Тайна высокого дома
Шрифт:
Гладких смутился.
— Как попал сюда этот инженер? Что он говорил тебе?
— Вы хотите это знать… Извольте… Здесь, на этом самом месте, он со слезами на глазах рассказывал мне, что он любит Татьяну Петровну, но что ее крестный отец Гладких отнял у него всякую надежду… Мне, признаться, жалко этого молодого человека и, кроме того, мне сдается, что барышня была бы с ним счастлива.
— Это Сабиров?
— Да.
— Нет… нет!.. Об этом нечего и думать.
— Почему же нет?.. Разве вы хотите, чтобы барышня осталась в старых девах… Третьего дня я видел ее… Как она переменилась, похудела, побледнела, просто жалко смотреть на нее… Неужели этого вы не замечаете, Иннокентий Антипович?.. А почему? Потому что она любит этого молодого инженера…
— Ты что-то уж очень хлопочешь за него, Иван… Он живет в Завидове… и ты часто ходишь туда… верно, к нему…
— Не скрою, да… мне, повторяю, жаль его…
— Кто его родители?
— Он не знает их… Он приемный сын большого чиновника в Петербурге. Но родом он из Сибири… Его мать, когда ему было пять-шесть лет, в зимнюю ночь шла пешком по томскому тракту… Началась вьюга, и несчастная женщина упала на дороге вместе с ребенком… Из Иркутска в это время ехал переведенный в Петербург чиновник с женою… Они довезли несчастных до первой станции, а так как мать была очень слаба и, видимо, умирала, то сердобольные люди взяли с собой малютку и воспитали его… Он сделался инженером и выпросил себе командировку в Сибирь, надеясь напасть на след своей матери… Но, может быть, это вас не интересует, Иннокентий Антипович?..
— Дальше, дальше… — взволнованно произнес Гладких. «Удивительно, удивительно…» — повторял он про себя.
— Здесь, на месте, он припомнил многое… Он узнал гостиницу Разборова, где он останавливался со своей матерью и где его какой-то пожилой человек брал на руки и целовал…
Иван остановился.
— Дальше, дальше… — простонал Иннокентий Антипович.
— Разве это действительно вас так интересует? — с участием спросил Иван.
— О, очень… очень… — отвечал Гладких, прислонясь к дереву, чтобы не упасть. — Его зовут Борис?
— Да!..
— И он до сих пор не знает, как звали его мать?..
— Нет, знает… По моему совету он уехал в Петербург и спросил у своего приемного отца, не взял ли тот какие-нибудь бумаги о его рождении, когда увез его от его умирающей матери…
— И что же?..
— Приемный отец передал ему метрическое свидетельство, найденное им в дорожной сумке бедной женщины… Из него Борис Иванович узнал, что он — незаконный сын…
— Чей?
— Марьи Петровны Толстых… Не родственница ли она Петру Иннокентьевичу?
Иннокентий Антипович пошатнулся, но не отвечал. Слезы брызнули из его глаз.
— Что с вами? Вы плачете?
— Где он, где он… в Завидове?..
— Нет, теперь он в К. Я был вчера в Завидове и мне сказали, что он заболел и уехал оттуда… Но ведь для вас, чем он дальше отсюда, тем лучше…
— О, напротив, я в отчаянии…
— Значит, вы переменили ваше мнение?
— Да…
— После моего рассказа?
— Да, этот рассказ изменил все… Ты не поймешь этого…
— О, напротив, я все понимаю…
— Навряд, старик…
— Вы думаете!.. — воскликнул Иван дрожащим голосом, выпрямляясь. — Так я скажу вам, что вы в этом молодом человеке, спасшем вам жизнь, который любит вашу крестницу, но которого вы оттолкнули и от нее, и от себя, узнали того, кого около двадцати лет тому назад вы обручили с Таней… так как он — сын Марии Толстых, дочери Петра Иннокентьевича.
Ужас изобразился на лице Гладких. Он вперил почти безумный взгляд в стоявшего перед ним нищего и, схватив его за руку, спросил:
— Почему ты все это знаешь?
— О, я знаю еще гораздо больше! — серьезно продолжал Иван. — Три человека есть на земле, которые знают тайну высокого дома: Петр Иннокентьевич Толстых, вы и еще третий…
— Но кто же ты?
— Посмотрите-ка на меня попристальнее, Иннокентий Антипович, я, конечно, очень переменился… но…
Гладких хрипло вскрикнул и сначала попятился, а потом бросился к Ивану и судорожно сжал его в своих объятиях.
— Егор Никифоров! — воскликнул он прерывающимся от слез голосом. — Егор Никифоров, мой благородный друг, мой несчастный невинный страдалец… тебя ли я держу в своих объятиях, тебя ли прижимаю к своему сердцу… Как я мог тебя так долго не узнать, хотя ты страшно изменился… но в первый раз, когда я увидел тебя… мне показалось, что я узнал тебя, но потом я сам себя разуверил в этом…
— Да, это я, Егор Никифоров, — отвечал он, освободившись из объятий Гладких… — Я стосковался по родине и пришел узнать о моей жене и ребенке… Благодарю вас, Иннокентий Антипович, вы честно исполнили ваше слово, вы воспитали мою дочь, вы любили ее как родную! Спасибо вам, большое спасибо… Забудем о прошедшем…
Оба старика со слезами на глазах снова бросились в объятия друг другу. Затем они сели рядом около землянки и продолжали свою задушевную беседу.
— И ты так часто бывал около твоей дочери и ни разу не выдал себя… Ты великой души человек, Егор.
— Наградой за все было мне и то, что я ее видел, счастливую и прекрасную…
— Как хорошо ты играл роль нищего!
— А разве я не нищий?
— Поди ты… Ты знаешь очень хорошо, что можешь одним своим словом завладеть всеми богатствами Петра Толстых.
— Я хотел остаться неузнаваем.
— Понимаю, ты бежал с каторги… но будь покоен, мы не выдадим тебя.
— Нет, я отбыл свой срок и теперь свободен… Свободен… О, вы никогда не поймете необъяснимое значение этого слова, это может понять только тот, кто чувствовал на своих ногах кандалы… Я вернулся на родину и нашел свою жену в могиле.
— И теперь каждый день украшаешь эту могилу цветами?..
— Говорят, что покойники любят цветы! — отвечал, улыбаясь, Егор.
XIII
В ОБЪЯТИЯХ ОТЦА
— Я завтра же еду в К.! — сказал Гладких Егору Никифорову (так мы снова будем называть его), когда они приближались к высокому дому.
Проходя двором мимо сада, они увидали Петра Иннокентьевича Толстых, задумчиво шедшего по аллее.
— Вон и Петр вышел подышать воздухом — это с ним случается очень редко… — сказал Иннокентий Антипович.