Тайна Желтой комнаты

Леру Гастон

Всех, кто считал виновным Робера Дарзака, возмущала даже тень сомнения в проницательности популярного сыщика. Те, что думали иначе, поддерживали Рультабиля, хотя до этого, может быть, о нем и не слыхивали.

С номерами «Эпок» в руках ларсанисты и рультабилисты спорили на ступенях Дворца правосудия и даже в зале суда. Громадная толпа охотников за сенсацией до вечера бурлила вокруг, не в силах проникнуть в здание, охраняемое войсками и полицией. Люди с жадностью ловили самые невероятные известия. Вдруг распространился слух об аресте прямо в зале заседания господина Станжерсона, который якобы признался в покушении на убийство собственной

дочери.

Безумное напряжение достигло предела. Все ожидали Жозефа Рультабиля, причем многие утверждали, что узнают его с первого взгляда. Когда какой-то молодой человек отделился от толпы и, показав пропуск, направился во Дворец правосудия, давка возобновилась с новой силой. Раздались крики:

— Рультабиль, смотрите — Рультабиль!

Радостные крики приветствовали всех свидетелей, хотя бы отдаленно походивших на портрет в газете, а прибытие редактора «Эпок» явилось поводом для всеобщей манифестации. Одни аплодировали, другие свистели, причем в толпе было много женщин, неистовствовавших наравне с мужчинами. Наконец в зале суда открылось слушание дела под председательством господина де Року, наделенного всеми судейскими предрассудками, но безусловно честного человека.

Начался вызов свидетелей. Среди тех, кто так или иначе соприкасался с тайной Желтой комнаты, был приглашен и я. Господин Станжерсон, постаревший на десять лет и совершенно изменившийся, Ларсан, Артур Ранс, дядюшка Жак, папаша Матье с кандалами на руках, приведенный двумя жандармами, его жена, вся в слезах, обе сиделки, дворецкий, все слуги замка, чиновник 40-го почтового отделения, служащий железной дороги станции Эпиней, несколько друзей семьи Станжерсон, а также свидетели Робера Дарзака — вот основные действующие лица первого акта этого удивительного процесса.

Мне повезло давать показания одним из первых, что позволило в дальнейшем присутствовать практически на всех заседаниях.

Робер Дарзак появился на скамье подсудимых между двумя жандармами такой сдержанный и прекрасный, что его встретил скорее шепот восторга, чем сожаления. Он сразу склонился к своему адвокату мэтру Анри-Роберу и его первому помощнику господину Андре Гессу, начавшему перелистывать дело.

Многие ожидали, что господин Станжерсон пожмет руку обвиняемому, но этот демонстративный жест сделан не был.

Присяжные заседатели, занявшие свои места, были явно заинтригованы коротким разговором между мэтром Анри-Робером и редактором «Эпок», который разместился в первом ряду. Некоторое удивление вызвал и тот факт, что он не прошел вместе с другими свидетелями в отведенное для них помещение.

Чтение обвинительного заключения прошло, как всегда, без инцидентов. И не буду останавливаться на продолжительном допросе Робера Дарзака, отвечавшего одновременно и самым естественным и самым таинственным образом. Все, что он мог сказать, казалось естественным, все, о чем умалчивал, было для него гибельным, даже в глазах тех, кто чувствовал его невиновность.

Молчание Дарзака по известным нам вопросам обращалось против него и, безусловно, должно было плохо кончиться. Он не поддался уговорам председателя суда и даже министра юстиции, которые разъяснили ему, что нежелание говорить в подобных обстоятельствах равносильно смерти.

— Хорошо, — просто ответил он, — я умру, но я невиновен!

Его защитник пытался указать на благородство своего подзащитного, ссылаясь на некие моральные обязательства, которые могут взять на себя

только героические души. Но он убедил лишь тех, кто хорошо знал Робера Дарзака и без того верил в его порядочность, остальные по-прежнему колебались.

После перерыва начался допрос свидетелей, а Рультабиль все не появлялся. При каждом скрипе двери на нее устремлялись все взгляды, которые затем немедленно переводились на редактора «Эпок», по-прежнему спокойно восседавшего в своем кресле. Наконец под гул голосов, сопровождавших этот многозначительный жест, он опустил руку в карман и вынул письмо.

Я не намерен подробно описывать весь процесс и хочу сразу перейти к поистине драматическим событиям этого незабываемого дня. Они разразились, когда мэтр Анри-Робер задал несколько вопросов папаше Матье, который, стоя у свидетельского пюпитра, защищался от обвинения в убийстве Человека в зеленом. На очную ставку была вызвана его жена, клятвенно заверившая присутствующих, что к смерти сторожа ее муж не имеет никакого отношения. Анри-Робер обратился к суду с просьбой немедленно заслушать по этому вопросу показания Фредерика Ларсана.

— Разговаривая с ним во время перерыва, — сказал адвокат, — я сделал вывод, что известный сыщик не считает ревность папаши Матье причиной гибели сторожа и имеет по этому поводу другое мнение. Было бы интересно узнать его версию.

Был введен Фредерик Ларсан, разъяснивший суду, что он не видит причин вмешивать трактирщика в это дело.

— Я высказал господину Марке свои предположения, — сказал он, — но кровожадные угрозы папаши Матье слишком поразили воображение судебного следователя. Для меня покушение на мадемуазель Станжерсон и убийство сторожа — это единая цепь событий. В преступника выстрелили, когда он бежал по основному двору, и, как показалось, ранили. На самом же деле он лишь споткнулся, огибая правое крыло замка, и встретил сторожа, без сомнения пытавшегося его задержать. Негодяй все еще держал в руках нож, которым поразил мадемуазель Станжерсон, он ударил сторожа в сердце, и бедняга скончался на месте.

Это объяснение показалось публике тем более правдоподобным, что точно так же думали и многие другие, следившие за ходом событий в замке Гландье. Послышался одобрительный шепот.

— А что же случилось с убийцей? — спросил председательствующий.

— Он несомненно спрятался в каком-нибудь темном углу двора и преспокойно бежал, после того как все ушли, унося тело сторожа.

В этот момент среди всеобщего оцепенения в глубине зала раздался звонкий голос.

— Я согласен с Фредериком Ларсаном по поводу удара ножом в сердце, — произнес он, — но вот бежал убийца оттуда совершенно иначе.

Все обернулись, судебные приставы бросились в зал, призывая публику к спокойствию, а председательствующий с возмущением потребовал выяснить, кто нарушил тишину, и немедленно удалить виновника из зала.

— Это я, господин председатель, — прозвучал тот же голос, — это я, Жозеф Рультабиль.

XXVII. ГЛАВА, в которой Жозеф Рультабиль появляется во всем своем блеске

Невозможно описать волнение, охватившее весь зал в этот момент. Приветственные крики смешались с возмущенными возгласами, а кому-то из женщин сделалось даже дурно. Все желали поскорее увидеть Рультабиля, и напрасно председательствующий взывал к порядку, угрожая очистить зал, никто его не слушал.