Тайна
Шрифт:
Это повторялось почти каждый день. Ей делали какие-то жгучие уколы, назначали разные процедуры, электрошоки, электроэнцефалограммы, рентгеноскопию мозга. Многие из этих процедур были очень болезненны.
– Что вы делаете, – плакала она и хваталась за врачей, когда дюжие санитары силком тащили ее на очередную процедуру, – зачем? Вы меня изучаете? Но почему так?
– Мы верим тебе и тому, что тебя посещают видения, – говорил Игорь Петрович. – Мы хотим сделать из тебя эффективного медиума. Сейчас ты видишь отрывочно и несистемно. Врачи же будут изучать эту твою способность и
Иные из процедур и инъекций были просто жуткими по своим последствиям. Температура порой повышалась до сорока градусов. Во всем теле появлялась страшная боль и ломота. Ольга в буквальном смысле слова лезла от этого на стены.
– Мы вынуждены идти вслепую, пробовать самое разное, в надежде, что хоть что-нибудь сработает, – повторял Игорь Петрович, – что в результате шока организм на что-нибудь да отреагирует. Психиатрия – самая загадочная профессия, и мы тут все – творцы. Это не гвозди забивать или коров пасти, – самодовольно добавлял он.
Иногда к Ольге приезжали непонятные посетители и задавали вопросы государственного значения. Но она отвечала все хуже и хуже – ей трудно было концентрироваться, видения перестали быть яркими.
Как-то случайно она услышала разговор о ней двух людей в белых халатах. Один предложил поэкспериментировать на Ольге – посмотреть, как будут влиять на ее особенности различные препараты, чтобы вернуть дар и сделать его еще более сильным. После этого ее начали беспрестанно пичкать аминазином, галоперидолом и прочей отравой, от которой по лицу и телу пробегали судороги, язык не слушался и вываливался изо рта, а в голове звенела оглушающая пустота.
Но задумка врачей, очевидно, терпела неудачу – Ольга постепенно деградировала и слабела. От приема различных препаратов ее здоровье, как физическое, так и психическое, стремительно ухудшалось. Ее постоянно посещали видения – калейдоскоп ярких образов настоящего и будущего, но говорить или хотя бы писать о них она уже почти не могла. Из ее рта вместо осмысленной речи вырывались несвязные звуки и мычание. Женщина жестоко страдала, билась, как настоящая буйно помешанная, о войлочные стены.
А спустя немного времени Ольга и вовсе впала в апатию, перестала разговаривать и вообще хоть как-то реагировать на окружающее. Разум ее отключился.
В июле 1942 года, как и предсказывала Оля, началась знаменитая Сталинградская битва, послужившая началу коренного перелома в ходе войны.
Через год после этого произошло танковое сражение на Курской дуге, началось освобождение страны и победный марш советских войск по Европе.
В майский день, когда кончилась война, Оля лежала в забытьи на полу своей камеры для буйных, на губах у нее была засохшая пена. Она уже два года не приходила в себя.
Вскоре ее, как негодный для экспериментов материал, перевели в другую больницу.
Буду ждать
Петру, конечно, никто не сказал, куда увезли Ольгу. Более того, намекнули, что больше он ее не увидит, и сейчас она дальше от него, чем когда бы то ни было.
На первых порах новое горе придавило его, буквально не давало дышать. Он как-то вспомнил их давний разговор с Олей, когда он заявил, что, если с ней что-то случится, он, как Ромео, тоже не будет жить… Подумаешь, пара пустяков…
Петр горько усмехнулся, как давно это было, совсем в другой жизни. В той жизни он, наверно, так бы и сделал. А в этой надо терпеть и жить. Глядя на маленькую Олю, он твердо понял, что должен жить ради ребенка, ведь в этой крошке частичка его любимой Ольги. Надо вырастить ее… Надо набраться терпения и опять, и опять надеяться и ждать…
Собрав нехитрые пожитки и взяв дочку, он уехал на Дальний Восток. Это самый настоящий край земли. Петр надеялся, что хоть там он как-то сможет избавиться от давящей тени прошлого, да и про него забудут. А то ведь, не ровен час, – загребут в лагеря, даром что фронтовик, инвалид и единственный кормилец ребенка. Времена сейчас такие, что никого не жалеют. Совсем озверели люди…
А рабочие руки всегда нужны, и хоть у него и нет кисти – но зато есть сила и старание, есть то, ради чего надо жить.
Они поселились под Хабаровском, в селе Петровское. Хоть война и не коснулась этой деревни – все же она была расположена далеко от линии боевых действий, но многие мужики из нее ушли на фронт, да так и не вернулись. Поэтому сильного пола не хватало – в основном женщины, дети малые, старики да больные. И дел, соответственно, непочатый край – начать и кончить, как говорится.
А Петр и сам был рад работать как запойный и не думать ни о чем. Когда делом занят, то некогда думать-горевать.
Вскоре правление колхоза выделило ему дом на отшибе, пустовавший уже лет десять. Всех его бывших обитателей разбросало по миру, кто переехал, кто на войну ушел, да не вернулся, а кто и помер.
Когда Оле исполнилось семь лет, Петр устроил ее в местную школу. На вопрос о матери девочки он сказал, что она погибла во время бомбежки, а документы утеряны, и восстановить их нет никакой возможности: деревни и ее жителей больше не существует. Хорошо хоть, дочка чудом уцелела – была у родственников в дальней деревне. Такими историями в то время трудно было удивить кого-либо. Петру посочувствовали и больше с расспросами не приставали. А Оле, когда она подросла, Петр сказал, что мама жива. Просто война их разбросала. Но рано или поздно, они найдут друг друга. У девочки счастливо вспыхнули глаза.
– Я ее помню, – прошептала она, а Петя грустно усмехнулся про себя, вряд ли девочка могла помнить мать, слишком мала была. Но, видно, необоримое желание материнской ласки заставляло ее видеть, хоть и смутно, облик мамы.
Лишний раз отца она не спрашивала, но в душе истово ждала маму.
Кольцо Петр носил на правой руке – как женатый. Многие женщины в селе, оставшиеся без мужей, мечтали видеть его своим мужем – пусть и без руки, зато мужик хоть куда. Но он и не смотрел ни на кого, вежливо здоровался – и только. Про него шептались: «Живет один мужик, бобылем, нехорошо. Жена женой, да где она? Все ж таки хоть бы бабу завел…»