Тайная любовь моя
Шрифт:
– Ладно, верти дырку, – неохотно отдала коробочку мама, – Хорошо, остальные не получил, а то бы весь мундир продырявил, как сито, – уколола она батю и с обиженным видом ушла в другую комнату.
Теперь замолчит на все праздники. И готовить ничего не будет. Так и просидим на сухомятке, пока отец не вернется с праздничного дежурства.
Впрочем, ничего нового. Сколько себя помню, праздники в нашей семье не праздновали никогда. Отец все такие дни был на казарменном положении, а что-то организовывать без него мама не хотела. Словом, все праздники у
Вот и теперь повод для ссоры найден. Едва отец уйдет на службу, нам троим, тоже за что-нибудь достанется.
– Пап, а ты какие ордена не получил? – спросил отца младший брат Володя, удивленный словами матери.
Только он в нашей семье еще не знал эти байки. Мы с Сашкой уже давно относились к ним с недоверием, ведь рассказывал батя о своих недополученных наградах лишь, когда бывал изрядно выпившим. У него и так хватало орденов и медалей, а потому мы не понимали, зачем ему хвалиться тем, чего просто нет.
– Да вот, сынок, представили меня к званию Героя Советского Союза, а звание так и не получил, – начал отец свой рассказ единственному из нас дошкольнику, кому это было интересно.
А я, махнув на все рукой, начал собираться к друзьям. Там хоть чувствовался канун праздника. Люди оживленно готовились к встрече с родными и близкими, с друзьями и просто старыми знакомыми. И главное, там не было гнетущей атмосферы обманутых предпраздничных надежд.
– А почему? – спросил Володя отца, как и мы с Сашкой, когда впервые услышали о его боевых заслугах, не отмеченных наградами.
– Ранили меня, а потом вывезли с плацдарма. Кто из наших в живых остался, все получили. Я потом в госпитале в газете прочитал. А кому мы, раненые, нужны? Мы Днепр форсировали, и плацдарм удержали, а в газете увидел даже тех, кого не было с нами.
– А что такое плацдарм?
– Плацдарм? Это, сынок, земля на вражеском берегу. До нее доплыть надо, потом отбить у врага, а потом удержать. Пока плывешь, в тебя стреляют. Днепр река широкая. Не убьют, так утонешь. Нам повезло. Выбили немцев, закрепились. А с утра началось. Из чего нас только не утюжили. В живых осталась горстка. Дунь, и нет нас. А немцы этого не знали. Утюжили и утюжили.
– Чем? Утюгом? – рассмеялся брат.
– Да, уж. Таким утюгом, что только клочья летели. На третий день и меня ранило, не уберегся.
– Куда?
– Вот сюда. Чувствуешь, рубец?
– Да. Больно было?
– А то. В горячке не заметил, а вот вечером, когда все стихло, тут и прихватило. Нас, раненых, к берегу оттащили. В тот вечер, уже по темноте вместе с подкреплением прибыл комдив. К нам подошел. Ну, говорит, спасибо, гвардейцы, всех представлю к наградам, как обещал. Вы свое дело сделали: плацдарм захватили и удержали, теперь уж мы его не отдадим, отсюда наступать будем. Нас всех переписали. Список комдив лично взял.
– А комдив, это кто?
– Командир дивизии. Он и говорил нам перед форсированием, что всех, кто доберется до берега, захватит и удержит плацдарм до его прибытия, представит к наградам. Пока переписывали, подошел ко мне. Попросил рассказать, как оно всё тут было.
– А как было?
– Да не стал я, сынок, ждать, пока нас перебьют у берега. Под огнем поднял своих бойцов в атаку, а за нами подхватился весь десант. И мы так ударили немцев, что сходу смяли их оборону и ворвались в деревню. А там нас не ждали. Захватили мы тогда весь их транспорт и кучу пленных – удирать-то им не на чем. Да и плацдарм после этого получился такой, что немцам стал не по зубам. В общем, комдив поблагодарил, пожелал скорого выздоровления и сказал, что за мои действия представит к званию Героя.
– Так он что, папа, обманул?
– Не знаю, сынок. На фронт после госпиталя я уже не попал.
После этого отец обычно рассказывал про орден “Красного Знамени” и медаль “За отвагу”, которые тоже не получил. В тот раз батя удивил тем, что впервые заговорил об этом в трезвом виде. Все наши с братом расспросы о войне он обычно игнорировал:
– Не дай вам бог такое пережить, сынки. Какие там подвиги. На фронте мы о наградах не думали. Дожить бы до вечера. А ранят, не остаться калекой. Ничего интересного на войне нет. Что о ней рассказывать, – говорил он, закуривал папиросу и уходил в другую комнату.
Что он так разговорился теперь, даже не знаю. Но я не стал слушать те истории, которые уже не раз слышал от пьяного отца, вслед за Сашкой потихоньку выскользнул из дома и пошел во двор к ребятам.
В праздничные дни мы старались не попадаться матери на глаза и проводили время у друзей. Наконец вернулся с дежурства отец, разумеется, навеселе.
– Опять пьяный?! – налетела на него мать.
– Почему пьяный? Выпили немного с ребятами после дежурства за праздник, – добродушно ответил отец.
– А о нас ты подумал? Мы тут сидим, ждем его с работы, а он там с ребятами пьянствует.
– С работы я вернулся вовремя, – нахмурился отец, – Что ты, детуня, делаешь из мухи слона? Ну, выпили по рюмочке за полчаса до окончания дежурства. Что здесь такого?
– Знаю я ваши рюмки. Нализался, как свинья!
– Я свинья?! – мгновенно вышел из себя оскорбленный отец, – Ну, ладно, я тебе эту свинью запомню, – пообещал он.
– Запомни, запомни, – дразнила, как обычно, мать, – Если только завтра вспомнишь, пьяница.
– Я пьяница?! – окончательно рассвирепел отец.
– Пьяница-пьяница, – продолжила мстить за испорченный праздник “детуня”.
– Я тебе покажу пьяницу. Пьяницу она нашла. Где ты видишь пьяницу? – возмущался, как всегда, отец, но уже спокойным тоном, продолжая переодеваться.
Его переодевание заключалось в том, что он снимал фуражку и парадный мундир. И это все – дома отец всегда ходил, как и на службе, в форменных брюках, рубашке и в сапогах. Штатской одежды и даже тапочек, сколько помню, у него никогда не было.
Конец ознакомительного фрагмента.