Тайная жизнь великих композиторов
Шрифт:
Но одно дело — теория, иное — практика: с творчеством возникли проблемы. Шёнберг задумывал масштабные произведения, но у него не получалось довести их до завершения. Отбросив все старые правила, которыми музыканты руководствовались веками, он лишь осознал, что правила — шутка, в общем, нужная. И тогда Шёнберг принял решение изобрести свой собственный свод правил. В 1923 году он создает «двенадцатитоновую систему», иначе называемую «додекафонией». В детали этой системы мы вдаваться не станем, они слишком сложны, но по сути все сводится к двум основным пунктам. Во-первых, двенадцатитоновая музыка исходит из 12-тонового звукоряда, а не из 7-тонового, на котором базировалась западная музыка, начиная с «Токкаты и фуги ре минор» Баха
А слушатели? Не сказать, чтобы очень. Созвучия, порождаемые двенадцатитоновой системой, неприятно резали ухо, и публике не хватало терпения (а часто и желания) вникать в замысел композитора. Некий проницательный критик заметил, что многие работы Шёнберга «на бумаге — триумф двенадцатитоновой логики, а также досконально выверенное математическое построение. Но математика — еще не музыка, и не-додекафонисту такие произведения кажутся невразумительным безобразием».
Постепенно Шёнберг разочаровался в протестантизме, хотя формально и оставался лютеранином. Вероисповедание не помешало немецким и австрийским властям преследовать его как еврея. Уже в 1921 году его вышвырнули с альпийского курорта, где евреев не привечали. Шёнберг мог бы остаться, предъяви он свидетельство о крещении в христианской церкви, но композитор счел подобные доказательства ниже своего достоинства. Этот случай был лишь зловещим предзнаменованием грядущих бесчинств.
В 1923 году после непродолжительной болезни умерла Матильда. Шёнберг тосковал по ней, по ее неизменному добродушию, но это не помешало ему менее чем через год влюбиться и жениться на Гертруде Колиш, красавице, которая была вдвое его моложе. У них родилось трое детей. В этот же период Шёнберг добился определенного профессионального признания — его пригласили в Прусскую академию искусств в Берлине на должность профессора композиции.
В 1933 году президент Академии объявил о твердом намерении Гитлера «покончить с засильем евреев в западной музыке». Взбешенный Шёнберг покинул помещение с криком: «Я вас услышал, и дважды мне повторять не надо!» Спустя два месяца он с семьей переехал в Париж. Чувство еврейской солидарности в нем только окрепло, и Шёнберг официально вернулся к вере предков.
Вскоре еврейские беженцы наводнили Париж, а Шёнберг обнаружил, что с работой по профессии во Франции ему мало что светит. Он принял предложение преподавать в Консерватории Малкина в Бостоне и в октябре 1933 года выехал в США, немного переиначив написание своей фамилии: с умляутом Шёнберг расстался, и вместо Schonberg получилось Schoenberg. Ему было шестьдесят лет.
Консерватория Малкина разочаровала композитора, однако в 1935 году Шёнберга пригласили читать лекции в Университет Южной Калифорнии, и он с семьей переехал в Голливуд, где его дети выросли истинными американцами. Работая в Университете Южной Калифорнии, а затем в Калифорнийском университете в Лос-Анджелес, Шёнберг начал играть в теннис и сделался страстным болельщиком студенческой футбольной команды. Студенты обожали этого несговорчивого немца, старавшегося в каждом ученике разглядеть одаренность, вне зависимости от того, принимает он его двенадцатитоновую систему или нет.
КРИТИКИ
С преподаванием пришлось расстаться в связи с университетской политикой, требовавшей обязательного выхода на пенсию, хотя специально ради Шёнберга пенсионный возраст увеличили с шестидесяти пяти лет до семидесяти. Поскольку пенсия начислялась по рабочему стажу, Шёнберг получал всего 38 долларов в месяц. Содержать жену и троих малолетних детей на такие деньги трудновато, и Шёнберг завел частных учеников, но и обучение на дому уже давалось ему с трудом, здоровье композитора ухудшалось. В августе 1946 года он пережил инфаркт, обрекший его на постоянную физическую слабость и недомогания. Умер Шёнберг 13 июля 1951 года.
На сегодняшний день Шёнберг, пожалуй, самый знаменитый композитор их тех, кого никто никогда не слышал. Хотя Шёнберг, вероятно, оказал наибольшее влияние на музыку двадцатого века, его собственные произведения исполняют редко. Однако его преданность своим идеям и личная отвага — не говоря уж о твердости духа, с которой он встречал язвительные отзывы на свои сочинения, — говорят о нем как о художнике, не убоявшемся рискнуть и, вопреки прежним авторитетам, перетряхнуть музыкальный мир до основания.
Шёнберг страдал тяжелой формой трискаидекафобии — боязни числа 13. Его так пугала эта цифра, что он отказался от 13-го такта в своих сочинениях, заменив его на 12а, и утверждал, что стоит ему добраться до тринадцатой страницы новой рукописи, как все начинает идти наперекосяк. Его незаконченная опера Moses und Aron («Моисей и Арон») изначально называлась Moses und Aaron, но он изменил написание имени второго персонажа, и вы уже наверняка догадались почему — потому что число букв составляло 13.
Шёнберг со страхом ждал своего 76-летия (7 + 6=13), особенно пятницы 13 июля. Он был подавлен из-за плохого самочувствия и в тот день решил остаться в постели. Ночью Шёнберг проснулся, приподнялся, спросил, который час. «Без четверти двенадцать», — ответили ему. Узнав, что страшный день вот-вот минет, Шёнберг с явным облегчением вновь лег, закрыл глаза — и умер. На часах была без тринадцати минут полночь.
Когда Шёнберга призвали в армию в Первую мировую войну, он старался держаться в тени, надеясь, что окружающие не опознают в нем композитора. И все же некий армейский офицер поинтересовался у него однажды, не тот ли он «скандальный композитор», который наделал столько шуму.
— Ну, кто-то ведь должен был, — ответил Шёнберг, — а никто не хотел, вот я и взялся за эту работу.
Попытка Шёнберга заняться визуальными искусствами закончилась тем же, что и его музыкальные начинания. В рецензии на выставку 1910 года один из критиков написал: «Музыка Шёнберга и картины Шёнберга лишают вас слуха и зрения одним ударом».
Стоило Шёнбергу оказаться в Университете Южной Калифорнии, как его вкусы в одежде резко изменились: отказавшись от облика «солидного немецкого профессора», он предпочел одеваться на более американский лад. Впрочем, трудно судить, насколько хорошо он понимал, как следует вписываться в окружающую действительность. Его бывший студент так описал появление Шёнберга в аудитории: «…в персиковой рубашке, зеленом галстуке в белый горошек, на брюках плетеный ремень дичайшего фиолетового оттенка с огромной, слепящей глаза золотой пряжкой, и невероятно броский костюм — серый в мелкую черную и коричневую полоску».