Тайник
Шрифт:
— В основном разведка закончена, мы нанесли район на карту и начинаем бурение. А местами и горнодобывающие работы. Но это выглядит не слишком-то многообещающе. Пока одни только глины, щебни, пески, речные наносы и выветрившиеся породы. Мы еще на глубине восемьсот метров и признаков нефтяных залежей или богатых жил не обнаружили. Спросите, когда мы добуримся до третичных красных песчаников. На это уйдет год, а там посмотрим. Настоящая добыча всегда дело трудоемкое и сложное… Вы опасаетесь, что мы доберемся до поселка Туррис Тамаллени? Прежде чем дойдет до этого, ваши исследования будут закончены. Если вообще до этого дойдет… Кстати,
— Фосфаты вы, конечно, будете грести экскаваторами? — спросила она с иронией.
Он кивнул.
— Да, вероятно, тут уж ничего не поделаешь. «Компани де фосфатс» добывает ежегодно три миллиона тонн, но это еще не предел. Но ваш Туррис Тамаллени стоит не на фосфатах.
При случае побываю у вас, это может быть интересно. Заодно посмотрю на ваши геологические карты… Не мечтаете о возвращении домой? Не надоело вам все это? — спросила она вдруг без всякой связи и стала вытирать лицо бумажной гигиенической салфеткой.
Он вздохнул.
— Конечно, да. Вы же знаете, что да — как и любой. — Он хотел бы собраться и бежать отсюда, но сказать ей об этом не мог. Не мог сказать о том, что больше всего занимало его мысли.
— Здесь нелегко, особенно когда человек имеет семью, но мы ведь одиноки… — улыбнулась она. — Тут я спокойна, домой меня пока что не тянет. Все осталось так далеко… — махнула она рукой в сторону моря. — И это хорошо. Человеку о многих вещах лучше не думать. — И снова спряталась за темными очками.
Солнце все еще слепило и обжигало, но вряд ли причина была только в этом.
— Например? — спросил он тихо, сосредоточенно глядя на дорогу, погруженную в волнистый, как вода, дрожащий от зноя воздух. Чтобы не коснуться ее взглядом, не вспугнуть ее.
Есть такие мгновения. Минуты доверия. Уж он-то научился их распознавать. Неудержимо забьют фонтаны. Извержения сердца, трещины души.
— Пожалуй, я сама испортила себе жизнь, заплатила больше, чем имела. Но здесь не чувствуешь это так остро. Пересыпаешь золотой песок, откапываешь свои клады, а над тобой вечно светит солнце. Это солнце… — Она глубоко вздохнула, подняв лицо к небу. — Но все это только на поверхности, понимаете? А внутри… — Она беспомощно сложила руки на коленях. — Когда-то я думала, что все можно соединить, все удержать, но это не так, теперь я понимаю. Вы не можете быть сразу в двух местах — здесь и там. Вам это, должно быть, тоже известно, я не ошибаюсь? — Он почувствовал ее взгляд на своем лице. Задумчивый и изучающий. — Вы никогда не были женаты?
— Никогда.
— Мудрый мужчина. Я дважды выходила замуж, и каждый раз это кончалось одинаково. Как в старых анекдотах. Приезжает муж ночью из командировки, ищет пижаму и находит в ней чужого мужчину. В моем случае это была ночная рубашка, но от этого было ничуть не смешнее.
Тишина.
Монотонный шум мотора, дуновение ветра.
— Время бежит, и уже нет желания пытать судьбу в третий раз. Становишься рассудительной и теряешь смелость. Хочется сохранить хотя бы остатки уверенности, поэтому живешь так, чтобы уж нечего было терять. Но это не жизнь, это просто какой-то период полураспада. Будущего нет, одно только настоящее. Тоскуешь о том, что потеряла, и боишься того, что имеешь. И вот теперь у меня остались только развалины Карфагена, это работа лет на десять, а потом — посмотрим, как вы сказали.
— Но, Генричка… — сказал он успокаивающе. Он убрал руку с руля и осторожно накрыл ее ладони, сложенные на коленях.
— Я знаю, знаю! Извините, что говорю об этом. Ирифи вызывает у меня депрессию. С самого утра я ни на что не гожусь. Сначала мне пришло в голову, что я совсем одна, затерялась в чужом мире, — бросилась вас искать и не могла найти. Обежала порт, зашла на базар, а потом на пляж… Где же вы на самом деле пропадали до обеда? Ведь самолет улетает совсем рано? — и внимательный взгляд следователя.
— Масса дел, в Габесе у меня всегда масса дел, — вздохнул он притворно. — Заказать запчасти, ремонт машинного парка… и продовольствие для сорока человек тоже не пустяк. Потом я на минуту прилег отдохнуть…
— Не лгите, доктор! — сказала она резко. — Я видела вас, когда вы шли мимо пляжа. Не успела я дойти до отеля, как вы уже спали как убитый. Что с вами случилось? Только не выдумывайте, что проводили время в веселом квартале, все равно не поверю! Вы и теперь как выжатый лимон, только гляньте на себя! — И она наклонила зеркало заднего вида так, чтобы он мог посмотреться.
— Ничего особенного, коллега… — Он уже не называл ее по имени. — Просто масса работы, тяжелый день. Дует этот проклятый ирифи, давление падает все ниже, а это действует мне на нервы. Не привык к таким резким скачкам. Лучше всего поспать…
— Как хотите… Но вспомните, что исповедь изобретена две тысячи лет назад и покуда это самое лучшее лекарство для перегруженной совести. Мне вот уже полегчало. Можете тоже исповедаться, можете даже говорить правду. Всю правду. Нас не связывают никакие обязательства и расчеты. Через минуту расстанемся и бог знает когда увидимся… притом вы всегда сможете избежать встречи со мной.
— Как раз этого я бы не хотел, я хочу как можно скорее вновь вас увидеть. Но теперь для исповеди нет времени: через минуту мы будем на базе, и я объясню вам, как добираться дальше. От нас до оазиса Тамезрет приблизительно двадцать километров. Держите все время на восток, компас надежный. Через десять километров увидите нефтепровод и вдалеке пальмовые рощи. Там начинается оазис. От Тамезрета до Матматы нормальная дорога, а от Матматы — шоссе. До Мединина оттуда приблизительно шестьдесят километров, — он посмотрел на часы, — к вечеру доберетесь.
— Не беспокойтесь, я уже туда когда-то ездила. — Она потрогала щеку. — Снова начинает побаливать, это меня подгонит.
— Это все из-за проклятого ветра, но Шольц, конечно, вам поможет, положитесь на него.
— Надеюсь на это, — вздохнула она. — Как раз теперь мне некогда ездить по докторам. Мы открыли прекрасные мозаичные полы. Пока я не совсем уверена, римские они или пунические. Мне нужно как можно скорее провести консервацию. В качестве шпаклевки использовалось какое-то вяжущее вещество, но оно уже совсем не держит — это указывает на то, что не применяли обычную римскую технику. Как только укрепим, можете на них поставить буровую вышку.