Тайны Далечья
Шрифт:
– Ну, что надумала, хозяйка? – Данила спрашивает.
Молчит в ответ Анфиса, только из глаз ее, страхом подернутых, слезы тихо катятся.
– Если не отпустишь дочку в лес, погибнет деревня, – вздохнув, сказал мельник, старательно отворачиваясь от Анфисы: видать, и колдуну слезы женские неприятны. – Сама подумай, Танюшка твоя – подменыш, умер твой ребенок, едва родившись, а ты лесную девочку воспитываешь, которую тебе вместо него подсунули. Хоть и не часто, а случается такое, что по каким-то причинам обитатели лесные вынуждены чадо свое людям на воспитание отдать. А сейчас девочка в силу входит, о которой ничего не знает, тесно станет ей в деревне, да и вам всем несдобровать. Муж твой погиб потому, что не хотел этого понять, так хоть ты возьми в толк, не губи себя и остальных.
В этом месте Данила скривился слегка, видать, нелегко было
– Не верю я тебе, – смахнув ладонью слезы, тихо, но твердо сказала Анфиса. – Чем ты доказать можешь, что дочь моя – подменыш?
Мелькнула в глазах у мельника искорка удивления, видимо, на такой поворот он и не надеялся.
– Вспомни, много ли раз за это лето ты детей своих поколотить хотела?
Анфиса молчала, нахмурившись, не понимая, куда тот клонит.
– А сколько раз тебе это удалось? – насмешливо спросил мельник, наблюдая, как непонимание в Анфисиных глазах сменяется удивлением пополам с испугом. – Вот то-то, – удовлетворенно добавил он, – вспомнила? То упадешь, то горшки расколотишь, то пряжу попутаешь. Думаешь, это просто так? В общем, сроку тебе на раздумье шесть дней, а если на седьмой день дочери твоей Татьяны в лесу не будет, сама знаешь…
Тут старичок ладошку со стены убрал, и стала стена вновь обычной, деревянной, и не услышала Танюшка, что мать ответила. Повернулась она к старичку, хотела его спросить, что все это значит, а того уж и след простыл.
Села девочка на бревнышко поваленное, призадумалась. Не страшно ей в лес идти, да боязно дом родной навсегда покинуть. Но Танюшка уже твердо знала, какое бы решение матушка ни приняла, в лес она пойдет. Не может она допустить, чтобы из-за нее одной целая деревня погибла. Посидела Танюшка на бревнышке, потосковала, потом в избу пошла, смотрит – сидит Анфиса за столом, ничего вокруг себя не замечает, вроде спит, а глаза открыты. Дочку не увидела, не шелохнулась даже. Оделась Танюшка потеплее, подошла к матери прощаться, робко по руке погладила, а Анфиса все как неживая, подошла девочка и к Фимке, поцеловала братика на прощание, а он вдруг глазки открыл, улыбнулся ей и говорит: «Ты только ничего не бойся!» Сказал, поцеловал сестричку и снова заснул. Удивилась Танюшка таким словам, но почему-то на душе полегчало. Обошла она потихоньку всю избушку, прощаясь с родимым домом, вышла и, не оглядываясь, побрела по тропинке к лесу.
Ночь была хоть и морозная, но тихая, безветренная и ясная. Луна на небе сияла непривычно ярко, заливая все вокруг мерцающим серебристым светом, словно кто-то пронизал и землю, и кусты, и деревья, и воздух тонкими, невидимыми глазу блестящими нитями. Даже Заповедный лес, сплошной стеной преграждающий путь, больше не казался страшной черной громадой. Видно в нем было каждый кустик, каждую тропинку. Каким образом умудрялся струящийся лунный свет проникать сквозь тесно сплетенные кроны вековых деревьев, было Танюшке неведомо, как и то, почему она видела в темноте, будто ясным днем. Как только добралась Девочка до опушки, от ствола огромного дуба отделилась тень, большая, страшная, и к ней двинулась. Испугалась Танюшка, хотела закричать, но словно кто-то невидимый ей рот закрыл, не могла она издать ни звука. А в следующий момент уже узнала в тени неведомой колдуна Данилу и еще больше испугалась. Но сказать ничего не успела, мельник ее опередил.
– Молодец, девочка, все правильно сделала, – сказал Данила мягко, одобрительно покачивая в такт словам косматой головой, которая в тени сильно смахивала на медвежью башку. Свистнул мельник, словно подзывая кого-то, и из леса медленно выступили два громадных волка, в темноте они казались черными, только глаза горели загадочным зеленым огнем. – Они тебя проводят, – негромко сказал Данила, слегка подтолкнув своей громадной лапой девочку вперед, – чтобы не заплутала. Ничего не бойся.
Сказал и тут же, сделав шаг назад, слился со стволом дерева, пропал, будто и не было его вовсе. А слова его последние, точно те же, что и братик ей на прощание сказал, как ни странно, снова девочку успокоили, сил ей прибавили. Страшно Танюшке, но и отступать уже поздно, сжала она кулачки покрепче да за волками сквозь лес двинулась. Шли они долго, тропинками путаными, чащами непролазными да болотами непроходимыми. Только с тропинок волки не сбивались, ветви да колючки, густо сплетенные, перед ними словно сами собой расступались, а на болотах светлячки-огоньки безопасную дорогу указывали. Хоть и устала девочка, но не было на ней ни царапины, даже обувка худая не промокла. Наконец, вышли они к большой поляне, со всех сторон лесом, словно стеной, окруженной. На краю поляны остановились волки как вкопанные, один из них повернулся к девочке и сказал: «Дальше мы не пойдем, дальше у тебя другой провожатый будет, выходи на поляну, он и объявится». Не успела Танюшка удивиться, что волки человеческим языком разговаривают, как повернулись они и растворились в темноте. Взглянула девочка им вслед, а лес за ними словно стеной сомкнулся, и нет у нее больше дороги, кроме как на поляну. Лес за спиной черный, а поляна вся будто изнутри светится.
Едва она шагнула на поляну, сразу увидела, что посреди нее в траве, не по-осеннему густой и зеленой, стоит человек с собакой. Сжалось у Танюшки сердце, уж очень знакомым ей этот человек показался. Обернулся он, и увидела девочка перед собой отца своего Агафона с верным Трезором. Кинулась она к отцу, на радостях обо всем забыв, потом вдруг вспомнила, отшатнулась.
– Как же так? – спрашивает. – Ведь вы же все погибли?
– Кто лес любит, – отвечает ей отец, – тот в лесу погибнуть не может. Спасли меня лесные обитатели, теперь я у них живу, за лесом присматриваю, вроде лесника. Вот только в деревню вернуться не могу.
– Почему? – удивилась Танюшка.
– Не могу я тебе, дочка, сейчас всего объяснить, да и времени на это нет. Должен я тебя проводить До места, и мы должны успеть до полуночи. Ты все сама узнаешь и на все вопросы ответы получишь, поверь. А главное, ничего не бойся. Страх, он как повязка на глазах, слепым человек становится и беспомощным.
Задумалась Танюшка над отцовскими словами, тем временем взял Агафон ее за руку, как когда-то в детстве, и повел с поляны через лес, а Трезор рядом бежит, хвостом виляет да к девочке ластится, все как в старые добрые времена. Так хорошо Танюшке стало, что забыла она, зачем в лес попала, забыла про ночь глубокую, так и бояться совсем перестала. Шел Агафон быстро, уверенно. Танюшка рядом с ним почти бежала, даже по сторонам не смотрела. Вдруг лес будто расступился, оказались они на берегу большого круглого озера. А посередине озера островок, а на нем избушка, да не избушка даже, а терем расписной, небольшой, но до того ладный да красивый – глаз не отвести. Взял Агафон на берегу лодку, усадил в нее Танюшку и перевез на островок.
Вышли из теремка две старушки, одна крепенькая, ладненькая, румяная, теремку под стать, вторая костлявая да морщинистая.
– Ваше счастье, успели до полуночи, – тоненьким визгливым голоском проворчала румяная старушка, – а то несдобровать бы девчонке, да и тебе, лесник, досталось бы на орехи.
Сказав так, она мерзко захихикала и начала пританцовывать, так ей пришлась по душе мысль кого-то наказать.
– Не обращай внимания, девочка, это она от безделья бесится, если ее в полнолуние работой не занять, у нее всегда настроение портится, – сказала худенькая старушка, – проходи в дом, детка, располагайся, а ты, охотник, – повернулась она к Агафону, – по своим делам ступай, будет еще время дочку навестить.
Поклонился Агафон старушке, Танюшке улыбнулся и ушел. А Танюшка вслед за худенькой старушкой в терем вошла, про себя удивляясь, какой у той голос приятный, мягкий, будто бархатный, на нее-то саму глядя, можно было ожидать, что она скрипеть будет, как телега несмазанная.
– Не удивляйся, красавица, – улыбнулась старуха, словно прочитав ее мысли, – здесь многое на самом деле не такое, каким кажется на первый взгляд. Но ты привыкнешь.
Прожила Танюшка в теремке неделю, другую и вправду привыкать начала. И к старушкам, и к порядкам здешним. Костлявую, похожую на старую ведьму хозяйку теремка звали Василисой. А крепкую да румяную, которая, как ни странно, ей сестрицей приходилась, Матреной. Характер у Василисы и Матрены с их внешностью совсем не совпадал: Василиса мудра была, спокойна и терпелива, говорила ласково, голос никогда не повышала, Матрена же была взбалмошной, крикливой и зловредной. День, когда не удалось кому-нибудь пакость сделать, она считала потерянным, и взяла за правило в такие дни вымещать злость на Танюшке, особенно если сестрицы старшей поблизости не было. При Василисе ей не удавалось очень уж разгуляться, та умела сестру одним взглядом урезонить.