Тайны коттеджного поселка
Шрифт:
– А как же? – встрепенулся дед.
– Опанас благодаря ей семью нашел, у меня фляга лежит. Поэтому будем ждать, – решительно произнес Дмитрий.
– Так чего ж ждать-то? – растерялся Кондрат, – беременных девок в семье больше нет. Она точно про июль говорила?
– Да, вроде, да… Не, не вроде. Точно! Так и сказала, что родилась в июле шестьдесят девятого.
– Вот я старый дурак. Надо же было тогда ее подробнее расспросить, чьих она будет, а я от волнения словно язык проглотил… – начал сокрушаться Кондрат.
– Ты дядьке Опанасу звонил? – спросил собеседник. – Что он сказал?
– Що сказав, що сказав? Сказав, ще не кинец липня. Треба чекати дива! – ответил дед.
– Правильно Опанас сказал. Еще не конец июля, надо ждать чуда!
***
А в начале августа действительно свершилось чудо. Прилетела телеграмма от дочкиной дочки. Та два года назад уехала учиться в другой город, на втором курсе влюбилась в пятикурсника, забеременела. Поженились молодые тайно, родителям признаться побоялись. В июне он защитил диплом, она сдала сессию, потом решили дождаться родов. В самом конце июля, тридцать первого числа, у них родилась девочка, они назвали ее Вероникой. В августе собирались приехать к деду с бабкой в гости.
Услыхав новость, Кондрат сначала окаменел. А потом взмахнул руками и, отбросив газету, подскочил со стула, помотал головой, крякнул, снова сел, ударил себя ладонями по коленям, пригладил седые волосы, внезапно задрожавшими руками снял очки и только после этого прошептал, – ну, слава богу, – и широко перекрестился.
За все время до приезда молодых дед и сам ни разу не присел, и родню свою загонял. Он побелил в доме потолки и печку, поправил крыльцо, покрасил наличники. Жену и снох заставил перестирать все занавески и покрывала, старшего сына и внука – заколоть поросенка и зарезать пару кур, внучек – напечь пирогов и накрыть на стол. Семья недоумевала, с чего бы это дед так раздухарился.
А тот накануне сходил в баню, постригся, побрился и до блеска надраил сапоги. Встречать молодых вышел в белоснежной отглаженной рубахе, в руках держал хлеб с солью. Располневшую после беременности внучку наскоро поцеловал, сунул ей вышитый рушник с караваем, а сам выхватил из рук внучкиного мужа сверток с розовым бантом.
Семья обступила деда со всех сторон. Всем не терпелось взглянуть на малышку.
– Ну, чего в ребенка вцепился, старый? – ткнула Кондрата в бок невысокая жена, – дай поглядеть.
– Папа, дайте девочку подержать, – тянули его за рукава снохи, сыновья и внуки пытались заглянуть через плечо.
– А, ну, цыц! – прикрикнул Кондрат на домашних, – ишь разгалделись, дитё разбудите.
Он осторожно откинул кружевной уголок и увидел маленькое личико: розовые щечки, носик пуговкой. Правнучка крепко спала, иногда только подрагивали реснички, да ходило туда-сюда пластмассовое кольцо на кончике пустышки.
– Так вот значит ты какая – наша Вера! – прошептал Кондрат Тимофеевич, крепко прижал ребенка к себе и заплакал.
В конце августа Веронику окрестили. Специально по этому поводу в гости приехали бывшие однополчане Кондрата, с которыми он прошагал всю войну, – семидесятипятилетний украинец Опанас Васильевич и сорокатрехлетний авиаконструктор Дмитрий Николаевич, которого оба старших небрежно называли Митькой или Митяем.
Второй и стал крестным отцом Вероники, а еще подарил ей нательный серебряный крестик.
– РОсти здоровою, красивою и щасливою, наша Вира, – пожелал девочке Опанас, а потом, наклонившись над колыбелью, тихо прошептал, – а ще в тяжку годину допоможи нам и дай виру.
Садясь за стол, Кондрат Тимофеевич накинул на плечи пиджак с боевыми наградами, что делал только по самым большим праздником. А большой праздник был у него единственный – День Победы.
***
Через неделю после крестин внучкин муж засобирался обратно в город, пора была возвращаться на работу. Внучка загрустила, отпускать молодого мужа одного в город ей не хотелось, да и учебу надо было продолжить. С другой стороны, воспитывать грудную малышку в деревне со своим садом, огородом, да и кучей помощников было намного легче, чем одной в городе.
Каждый вечер Кондрат с Агафьей о чем-то шептались в своей комнате, до самой поздней ночи горел у стариков свет. А потом посадили они молодых перед собой и вот что им сказали.
– Езжайте-ка вы себе в свой город, работайте и учитесь, – кашлянув, начал дед, – а Веру оставьте у нас. Будете на каникулы, да в отпуск приезжать. А вот как закончите учиться, да в школу девочку определите, вот тогда ее и заберете. А пока пусть у нас растет.
– Деда, как это оставить? Ей же чуть больше месяца! – удивленно воскликнула внучка, – вы не молодые уже, с маленьким ребенком не справитесь! Да и кормлю я ее к тому же, – с этими словами она опустила глаза на свою небольшую грудь.
– Как же, кормит она, – пробурчала Агафья, – у тебя молока кот наплакал, да и жидкое оно. Я уже вторую неделю дитё из-под козы втихую подкармливаю. А то стала бы она с твоей воды по ночам так крепко спать. И не старые мы совсем, – гордо расправила она плечи, – мне всего шестьдесят восемь, деду семьдесят три. А где не успеем, дети и внуки помогут, на соседней улице живут. Хозяйство у нас свое. Молоко, яйца, овощи с огорода, никакой химии, не то, что у вас в городе. И гулять специально ходить не надо, поставил коляску во дворе, и пусть дитё на свежем воздухе спит. А в городе ты с ней где будешь гулять? Ни лесочка, ни поля, одни дороги, да машины, вонь, грязь. Так что, оставляйте Верочку! И не бойтесь, управимся.
– Сдюжим! – по-молодецки приосанившись, кивнул Кондрат.
Так Вера осталась в доме прадеда и прабабки.
***
Время шло, Вероника подрастала и взрослела. А вот Кондрат с Агафьей наоборот, перестали стареть, словно пришло с девочкой в их дом какое-то чудо и время для них остановилось. И уж насколько любили они всех своих детей, внуков и правнуков, никогда никого из них не выделяя, а к младшей правнучке все равно относились как-то по-особенному. И если прабабка еще могла погрозить ей пальцем или голос повысить, то прадед нет. Он в правнучке души не чаял, с рук не спускал, все позволял и прощал любые шалости.