Тайны магического следствия
Шрифт:
— И это все, что вы смогли нарыть за три дня?
— Наройте больше, Рик! Я в вас верю! Только, — он почему-то посмотрел на свои наручные часы: дорогие, с циферблатом размером с чайное блюдце, — времени у нас мало. Очень мало. Если не выйдет, Жасмин Корнблат пойдет на электрический стул. Ни мне, ни ее супругу этого бы не хотелось.
— Вот что, мистер Гаррис, — сказал я. — Вы мой наниматель, и я отработаю каждый цент из моей зарплаты. Но считаю должным предупредить: мухлевать и подделывать улики я не стану. Если Жасмин — убийца, так тому и быть. Если она невиновна,
Адвокат внимательно оглядел меня:
— А вы интересный малый… Не так часто мне ставили условия, и уж тем более не люди, оказавшиеся в вашем положении. Я понял. Мое требование одно: я должен держать руку на пульсе. В остальном не ограничиваю вас в действиях. Когда начнете?
— Завтра с утра. Сегодняшний вечер я потрачу на то, чтобы привести себя в порядок и вновь стать хоть чуть-чуть похожим на человека.
Гаррис протянул мне пластиковую карточку.
— Это моя визитка. Телефон многоканальный, возле него всегда кто-то дежурит, и этот кто-то знает, где меня искать. Жду первые результаты уже завтра. Желаю удачи!
Он вышел, я закрыл за ним дверь.
Иной раз, когда кажется, что ты на дне, тебе протягивают руку. Я был намерен вцепиться в нее и не отпускать, пока окончательно не почувствую под ногами твердую почву.
Утро началось с похода в контору по прокату автомобилей. В ту самую, где мне выдали злополучный седан, разбитый вдребезги в Гнойнике. Они уже получили бумаги из тринадцатого участка и к моему визиту отнеслись благосклонно: встретили меня как близкого родственника. Думаю, страховая премия оставила их в хорошем плюсе, так что проблем с новой тачкой для меня не возникло.
Я не стал привередничать и выбрал седан — близнец предыдущего. Эта модель мне нравилась. Экономная и довольно распространенная, что для меня было как нельзя кстати: чем меньше внимания к моей персоне, тем лучше. И для меня лично, и для новой работы.
Механик проверил работу двигателя, залил полный бак горючки, и я выехал со стоянки прямиком на широкий проспект. Час пик миновал, движение было свободным. Пробки — проклятие любого мегаполиса — начнутся гораздо позже. Я рассчитывал расправиться с основными делами до этого времени.
В любом расследовании нужна точка опоры, что-то, пусть даже призрачное, за что можно ухватиться. Единственной гипотетической «точкой» была только Жасмин Корнблат, теперь уже де-факто моя клиентка. Ее-то я и собирался навестить, неторопливо катясь со скоростью сорок миль в час.
По обочинам дорог стояли плакаты, призывавшие пить газировку определенной марки, носить вещи от таких-то кутюр, принимать участие в распродажах и покупать товары со скидкой чуть ли не в сто процентов. А коль скоро предстояли выборы, не обошлось и без традиционной агитации.
Мужественные мужчины с волевыми подбородками обещали вести страну к экономическому процветанию, решить экологические проблемы, искоренить коррупцию, снизить налоги и повысить зарплаты. Интересно, помнит ли хоть кто-то из них о своих словах на следующий день после выборов? Или память у них становится как у
Городская тюрьма волей случая находилась не на рабочей окраине, а почти в самом центре города, в его сердце, как образно говорят поэты. Внушительное строение из красного кирпича бросалось в глаза многочисленным туристам, катающимся на речных трамвайчиках, поскольку располагалось неподалеку от реки.
Высокие стены были увенчаны «путанкой» из колючей проволоки, окна «задрапированы» металлическими решетками, на вышках часовые с металлическим взглядом холодных глаз.
Где-то там, в корпусе, используемом как временный изолятор, держали ту, кто мне нужна: я ехал, чтобы посетить Жасмин Корнблат, пусть адвокат Гаррис и сказал, что у девчонки нечто вроде амнезии.
Парень я привычный, но все равно всеми фибрами души ненавижу характерную для гигантской тюрьмы, вроде городской, ауру. Даже охранникам, а я знаю многих парней, тут неуютно. К этому невозможно привыкнуть, с тюрьмой невозможно сродниться. Воздух буквально пропитан миазмами, сыростью, запахом пота и человеческих испражнений. От реки вечно несет чем-то гнилым, а от труб нескольких фабрик, расположенных поблизости, тянет смрадом и копотью. Но не в этом ужасном амбре главная проблема!
Когда столетиями в этих стенах наряду с законом правит бал произвол, когда калечатся тысячи судеб, когда по брусчатке двора стучат тяжелые башмаки арестантов, у которых список грехов толще, чем книга Страшного суда… Все это невольно оставляет невидимый отпечаток, въедается в каждое строение, накапливается и… наверное, когда-нибудь накопится критическая масса и вся эта мерзость рванет за пределы тюрьмы. Хочется верить в одно: когда это случится, я буду далеко, в безопасном месте.
Но пока городу нужна тюрьма, а тюрьме нужен город. Они связаны воедино, и нет силы, способной разорвать эту связь.
Чтобы проехать внутрь, пришлось потратить с полчаса драгоценного времени. В новой ипостаси для хранителей тюрьмы я был никем, безвестным выскочкой. У меня не стало полицейского удостоверения, волшебной палочки, взмах которой открывал и не такие двери.
Однако авторитет Гарриса все же взял свое. Огромная дверь, будто набранная из стальных планок, медленно поползла, открывая дорогу.
Я показал документы уже, наверное, в десятый раз и вот наконец был удостоен высочайшей чести лицезреть начальника тюрьмы. От него зависело, увижу ли я сегодня Жасмин Корнблат или нет.
Начальник сидел в своем кабинете и пил воду из кулера. Ему было за пятьдесят, его густые вьющиеся волосы окрасились сединой и он больше походил на политика или священника, чем на хозяина самой большой городской клоаки. Я знал, за ним давно закрепилось шуточное прозвище Проповедник. Не хватало разве что черного сюртука или сутаны.
Я выложил перед начальником все бумаги, подготовленные предусмотрительным Гаррисом, но Проповедник и глазом не повел. Его интересовала только одна вещь на свете: содержимое пластикового стаканчика в руках. Меня он не видел, просто не замечал, будто я какой-то призрак. И такое могло длиться часами.