Тайны «Монастырского приюта»

Трапезников Александр

– Еще не поздно, – вставил Макс. – Он там мигом расколется. Комиссар, поручите это мне.

– Отставить! – сказал Куруладзе. – Женщина, судя по всему, сама повесилась.

– Кстати, не пора ли ее снять? – заметил Алоиз.

– Тащите лестницу… Бедняжка не перенесла смерти своего мужа.

Сивере кое-как поднялся на ноги. Он прислонился к стене, держась за голову.

– Вас огрели какой-то палкой, – сказал комиссар, осматривая рану. – Голова не пробита, жить будете. Куда вы направлялись в такой поздний час?

– Я заблудился, – солгал Сивере, не желая компрометировать

Анну Горенштейн. – Плохо ориентируюсь.

– Зато всегда оказываетесь в нужном месте. Ладно, идите пока в свой номер, без вас справимся.

Александр Юрьевич еще некоторое время постоял, наблюдая, как высвобождают из петли Марию Леонидовну Комамберову, затем пошатываясь начал спускаться по лестнице.

3

– Крепкая у тебя, оказывается, голова, как кокосовый орех, сразу не расколешь, – заметил Прозоров, навестивший своего приятеля утром. Рану он уже обработал йодом, наложил марлевый тампон, недаром посещал курсы на медицинском факультете. – Удар не профессиональный. Надо было бить в темечко. Я бы так и сделал.

– Спасибо, – сказал Сивере. – В следующий раз буду обращаться сразу к тебе.

– Ходи теперь с кастрюлей на голове, – посоветовал Герман. Он уже был в курсе того, что произошло ночью. За завтраком только и обсуждали самоубийство Марии Комамберовой. Но не все верили в то, что это было именно самоубийство. Об этом и рассказал Прозоров.

– И я тоже не верю, – поморщившись, произнес Александр Юрьевич. – Думаю, это имитация. Ее задушили, потом повесили.

– Твоя Анна Горенштейн говорит, что из комнаты похищены какие-то тетради. Рукописи Комамберова, что ли… – сказал Прозоров.

– Вот-вот. В них-то все дело. Жалею, что не захватил их вчера вечером.

– А не мог тебя шандарахнуть палкой по башке наш князек? Он ведь приволакивается за Анной. Седина в бороду, бес в ребро.

– Сомнительно. Выходит, он и убил Комамберову? А зачем? Тетради он мог получить и так, стоило только попросить. Да и между мной и Анной ничего нет, уверяю тебя.

– Нет – так будет, – уверенно произнес Прозоров. – Это еще та штучка! Я тебя предупреждал. Есть еще одна версия: старуху могли убить ни за что, просто маньяк. Ночной горбун. Багрянородский за завтраком рассказал любопытную легенду здешних мест. Хочешь послушать?

– Валяй.

– Каждую осень, еще с лохматых веков, в монастыре появляется странное существо – ночной горбун с красными глазами и с необычайной силой в руках. Говорят, когда-то монахи приковали его к стене в одном из подвалов, пытали раскаленным железом, а потом срезали горб, в котором оказался живой младенец. Горбун умер, младенец, или то существо, которое они приняли за ребенка, осталось жить. Оно где-то спряталось, затем, когда подросло, передушило всех монахов, как крыс. Каждую ночь – по монаху.

– Любопытно.

– Тут поселились другие монахи, но им повезло не больше. Теперь зловещий младенец растягивал удовольствие: душил по одному-двум братцам в год. Несколько веков он вообще не появлялся. А с конца прошлого столетия поселился здесь вновь. Он и на окрестных жителей страх наводит. Это уже Тошик подтвердил.

И Куруладзе. Но, по-моему, комиссар просто хочет списать всю вину на это чудовище.

– И ты веришь в подобные сказки? – усмехнулся Сивере.

– Я – нет. Другие – верят. И запасаются смоляными факелами, чтобы ткнуть монстру в морду, если выскочит. Одно спасение.

– По-моему, тут все посходили с ума. На дворе третье тысячелетие.

– Самое время для всей нечисти. Знаешь, что говорил знаменитый английский маг Кроули? Еще в позапрошлом веке. Когда наступит «эпоха Гора», вся подземная жуть вылезет наружу, овладеет умами, воцарится в мире. А Гор в древнеегипетской мифологии – младенец, рожденный мертвой Изидой от Озириса. Практически весь мир уже вывернулся наизнанку, существует в виртуальной реальности. Такого шабаша, который творится вокруг, не было никогда. Наша душа уже в гипсе, потом будет в железе, человечество идет дорогами деградации. Прогресс – фикция, техническое развитие есть зло, поскольку первородство духа мы променяли на чечевичную похлебку в Интернете. Вавилонская пыль – вот ближайшее будущее человечества, а Новый Иерусалим нам не доступен, потому что мы добровольно легли на алтарь и в последний раз окончательно предали Христа. Больше нам никто помогать не будет. Эрос и Танатос – вот теперь наши боги. Подобие Любви и вечная Смерть.

– Тебе бы в Сорбонне выступать, с лекциями.

– С такими мыслями меня никуда не пустят, ни в один элитный клуб. Потому что там не люди, а мыши, поклоняющиеся Микки-Маусу. Это я только тебе говорю, да ты и сам все прекрасно знаешь…

– Чего же ты хочешь от жизни, Герман? – с интересом спросил Александр Юрьевич. Он до сих пор не мог понять этого человека.

Прозоров усмехнулся, постучав себя пальцем по лбу.

– Поди, догадайся! – коротко ответил он. И захохотал так, что даже выронил изо рта сигару.

4

Герман ушел, а сменила его Анна Горенштейн, деликатно постучав в комнату.

– Не могла не навестить вас, – объяснила она цель визита. – Это так ужасно, что случилось – и с Марией Леонидовной, и с вами. И вновь вы пострадали из-за меня!

– Пустое… – великодушно махнул рукой Сивере. Словно у него в саквояже лежала еще одна, запасная голова, прихваченная в дорогу на случай подобных происшествий. – Но неужели Комамберову убили из-за этих тетрадей?

– Я присутствовала при обыске, рукописи исчезли, – сказала Анна. – Вообще-то все это очень странно. Комиссар уверен, что она покончила с собой. Помните, Мария Леонидовна утверждала, что, согласно пророчеству мужа, они должны были умереть в один день?

– Обычное желание старческой пары, прожившей не один десяток лет вместе. Но думаю, что Куруладзе никогда не докопается до истины. Он нашел вторую туфлю?

– Простите? – не поняла Анна.

– Все просто. Комамберова висела босая на одну ногу. Человек, решивший покончить жизнь самоубийством, не бросится в коридор в одной туфле, чтобы искать крюк. Или уж совсем босиком, или обутым. А наполовину – вряд ли.

– Вы правы. Теперь я припоминаю, вторая туфля лежала в ее комнате. На коврике, перед кроватью.