Тайны огонь-горы, или Полосатое лето
Шрифт:
— Думаешь, опять лесорубы притащатся? — спросил Асисяй.
— Сто пудов, — сказал Муромец. — Они люди маленькие — им скажут, они и придут.
— Хорошо бы что-то новенькое придумать, — задумчиво произнесла Саша. — Камней они могут уже и не забояться…
— Придем — на месте сориентируемся, — сказал Лешка. — Луки надо взять. И керосин…
— Главное, из лагеря свалить по-тихому, — поднял палец умудренный опытом кладоискателя Асисяй. — А то… если Ясный Перец узнает, нам всем мало не покажется…
— Это точно, — кивнул Леннон. — Приговорит нас вождь…
— Интересно,
— Спроси Муромца, — посоветовал Асисяй. — Он все про своего земляка знает…
— Ну, не то чтобы все, — уклончиво ответил Илья.
— Нет, а все-таки? — настаивала Джейн. — Давай колись…
— Ну, его в Чечне ранило, — неохотно поведал Илья. — Привезли в Москву, в госпиталь. Врачи хотели ему отрезать ногу. Когда жене про это сказали, она его бросила…
— Как? — удивилась Саша.
— Так. Просто перестала к нему ходить. Ну а потом ногу — раз! — и спасли. Вот… А когда жена узнала, что он на двух ногах, она опять к нему прибежала. Только он ее прогнал…
— И правильно сделал, — жестко сказала Джейн.
— А дети у них были? — спросил Леннон.
— Нет…
— Не вижу связи — лагерь и жена, — пожал плечами Асисяй.
— Ты что, тупой? — удивилась Саша. — Раньше у него детей не было, а теперь вон — целых двести…
Увлеченная разговором, батакакумба не замечала, что была объектом самого пристального внимания. С палубы уютно покачивающегося невдалеке от пляжа белого катера на шестерку были наведены окуляры бинокля, и смотрел в них не кто иной, как их «хороший» знакомый — предводитель браконьеров. Он был взлохмачен и после вчерашнего имел весьма помятый вид.
— Ну как тебе тут, Витек? — отхлебывая из бутылки пиво, спрашивал вальяжно откинувшийся в кожаном кресле, стоящем на палубе, огромного роста человек, похожий на шкаф. — Схоронился что надо. Менты, поди, с ног сбились. Оттягиваешься, значить?
Вместо «значит» он говорил «значить».
Напротив него за откидным столиком с разнообразной снедью сидел неизвестно каким образом здесь оказавшийся Виктор Сергеевич Постников.
— Да какое там — схоронился! — Клон отправил в рот крупную виноградину. — Засветился! Бугор местный, понимаешь, меня жрет.
— Начальник лагеря? Чего так?
— Да пересеклись мы с ним уже однажды. На узкой дорожке…
— В Чечне, что ли?
— Ну… Достал до печени! Недаром его пацанва зовет — Достоевский!
— А у него на тебя какая-нибудь конкретика есть?
— Откуда! — махнул рукой Клон. — Слышал звон…
— Если что, ты скажи, — предложил Шкаф. — Настучим ему по репе…
— Да пока не надо, сам разберусь…
— Вот! — воскликнул браконьер, разглядывая увеличенную оптикой «великолепную шестерку». — Вот они, гаденыши… Они самые!
Шкаф забрал у него бинокль, протянул Клону. Бельмастый сглотнул слюну и устремил горящие глаза на пиво. Шкаф милостиво протянул ему бутылку.
— На, глотни, — хохотнул он. — С водярой эти мелкие неслабо придумали!
— Ага, — прохрипел браконьер. — Повторить бы…
После чего
— Предки у них кто? — повернулся к Клону Шкаф. — У этих лолиток?
— У стриженой — инженер, у другой — архитектор или что-то типа того, — опуская бинокль, ответил Клон. — Деревенский у них только один — вон тот, белый гриб в кепке…
— Пойти им уши вырвать, — пробормотал бельмастый.
— Дубина! — осадил его Шкаф. — Тут надо втихаря, а то ихние архитекторы такую волну погонят… Где пилы?
— У них где-то… Отдадут, куда денутся!
— Значить, надо брать с поличным!
Поймав взгляд главаря браконьеров, Клон протянул ему свою бутылку, и тот со стоном к ней припал…
Глава третья,
о том, что маленькая девочка иногда бывает сильнее трех бульдозеров
С наступлением темноты на делянке появился знакомый грузовик. Работяги выгрузились и, не выказывая никаких признаков тревоги, принялись обрубать топорами сучья уже поваленных деревьев.
Шестерка и на этот раз расположилась в спасительных кустах. Лешка вел репортажную съемку.
— «Я всегда с собой беру видеокамеру», — мурлыкал он себе под нос, прищурившись в видоискатель так, словно собирался выстрелить. — Ага! Пилить-то нечем!
Илья приложил ко рту сложенную ладонь и ухнул совой. Браконьеры сделали вид, что ничего не заметили, и продолжали работать. Не в пример вчерашнему, они были трезвы, сосредоточенны и деловиты.
Внезапно раздался гул. Он был разительно схож с тем, что ребята в ночь поиска клада слышали под землей. Джейн и Асисяй переглянулись. Да, несомненно, этот гул был им знаком!
И вслед за гулом явился и его источник: слепя фарами, из темноты зловеще двигались три огромных бульдозера. Похожие на доисторических животных, они, словно бритва, снимали верхний слой почвы, таранили сосны, и те с оглушительным треском и стоном падали, падали, падали…
Каждое из этих деревьев было раза в два старше тех, кто сидел сейчас за штурвалами машин. Не менее ста лет, раскачивая своими раскидистыми кронами, живые и гордые, эти деревья были молчаливыми свидетелями и участниками смены времен года…
И вот теперь наползли пропахшие вонючей соляркой железные уроды и принялись их убивать… Это было похоже на страшный сон, но сном, к несчастью, не было…
Оцепенев, смотрели на эту картину Муромец и Леннон. Испуганно отступали перед ревущими машинами Джейн и Асисяй. Саша, лежа в траве, плакала навзрыд. И только Лешка, прикусив губу, упрямо продолжал снимать…
Перед глазами Саши вдруг возник лесник Григорий Матвеевич — стиснутые зубы, мрачная складка между насупленными бровями, — вспомнилось его угрюмое: «Ничего не поделаешь!» И следом за ним увидела она свою сестру на больничной кровати и услышала голос врача: «Что вы хотите, в стране такая жуткая экология… Природа растерзана… Откуда взяться здоровым детям?!»