Тайны Питтсбурга
Шрифт:
Дверь в его номер была не заперта. Я толкнул ее и нашел своего отца сидящим в кресле возле окна и разговаривающим по телефону. Я постарался войти с шумом, чтобы он мог прервать разговор, не предназначенный для моих ушей. Но он махнул мне рукой, чуть сморщил губы, посмотрев на меня, и как ни в чем не бывало продолжил беседу. Я слушал его невнятные ответы и пытался догадаться, с кем он разговаривает.
— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Слушай, только что вошел Арти. Да-да, он шикарно выглядит. Конечно, я передам ему привет. Договорились. Триста семьдесят пять. Договорились. До завтра. До свидания.
— Дядюшка Ленни, — предположил я.
— Он приглашает тебя на обед.
— Я терпеть не могу тетушку Элейн.
— Он тоже.
— Нет, спасибо, папа. Я смастерю ее сам. Из подручных материалов. Ты прекрасно выглядишь.
— Дела идут хорошо.
— А.
Мы оба нахмурились. Я никогда не знал, как отвечать на его заявление о том, что дела идут хорошо. Оно всегда звучало так, словно он радостно извещал, что застраховал свою жизнь на огромную сумму, а меня сделал получателем страховки.
Потом мы сошлись на том, что голодны, спустились вниз на тяжелом старинном лифте и вышли на улицу. Надвигалась гроза, по Смитфилд-стрит носились большие грязные обрывки газет и пластиковые крышки от бумажных стаканов с застрявшими в них соломинками. Мы перешли мост, переброшенный от Смитфилд-стрит в Саут-Сайд, и отец напомнил мне, как пятнадцать лет назад, когда мы переезжали этот мост на машине, я поразил его, по собственному почину произнеся по буквам слово «Мононгахила». [31]
31
Мононгахила — река, которая у Питтсбурга сливается с рекой Аллегейни, образуя реку Огайо.
— Ты был умным мальчиком, — заметил он.
— И что только со мной случилось? — поддразнил я и засмеялся.
Он засмеялся тоже:
— Действительно!
Я решил спросить его о Кливленде, хотя знал, что Кливленд не знаком с моим отцом. Вряд ли такая важная фигура, как мой отец, когда-либо слышала о Кливленде, который, скорее всего, был на посылках у семьи Стерн. Я редко спрашивал отца о работе и очень не любил это делать.
— Пап, — начал я, стараясь выглядеть безразличным и полностью поглощенным обмакиванием кусочка французского хлеба в огромную миску с супом из омаров. — Ты знаешь кого-нибудь из ребят, работающих на дядюшку Ленни?
— Знаю? — переспросил он. — Я был приглашен на свадьбу к большей их половине. Даже танцевал с их женами.
— Ну да. Я имел в виду тех, кто ниже по рангу.
— А что? Ты кого-то знаешь? Кого-то из ребят? — Он выглядел раздраженным. — Где это, интересно, ты болтаешься, если встречаешь таких парней?
— Боже, да мало ли где… На концертах Питтсбургского симфонического, в Институте Карнеги, в опере, на факультете экономики — ты сам знаешь.
— Послушай меня, — начал он. Его без того розовое лицо постепенно наливалось кровью. — Ты всегда открыто заявлял о своем пренебрежении к делу, которым занимается твоя семья. Мы говорим о людях, у которых нет твоего и моего образования, но которые всю свою жизнь провели в тяжких трудах. У них есть жены и дети, и они зарабатывают деньги, чтобы принести их в свои семьи, своим женам и детям. А теперь оказывается, что ты, мистер Знайка, якшаешься с панками? Жадными ничтожными уродцами, которые отдают свои деньги другим жадным ничтожным уродцам?
— Ладно, пап, ладно. Я не якшаюсь ни с кем из обезьян дядюшки Ленни. Я просто спросил, знаешь ли ты их.
— К счастью, нет, — ответил он предельно сухо.
Мы замолчали. Я отвел взгляд. Из окон ресторана, где мы сидели, самого дорогого в Питтсбурге, открывался вид на огни делового центра, темную развилку в месте слияния рек и, на другом берегу, стадион, освещенный для вечернего матча. Пару минут я размышлял о старых играх с мячом. [32]
Мой отец был бухгалтером клана Маджио (Бехштейны, подобно Стернам и всем еврейским мафиозным семьям, порастеряв прежнее влияние, были поглощены). Он также выступал посредником, связующим звеном между важными людьми в столице и в Питтсбурге. Поездки в Питтсбург были для него развлечением в той же мере, что и бизнесом. Он познакомился с моей матерью во время свадьбы на Беличьем Холме и приобрел здесь много родственников. Он хорошо знал безумную систему кольцевых автострад, улочки этого города, пригороды и поля для игры в гольф, был давним поклонником хоккейной команды «Пираты». Когда я был еще крохой, мы сотни раз ходили на стадионы «Форбс-Филд» и «Три реки». В тот день, когда я записал в свою книжку счет всех девяти подач, не сделав ни одной ошибки, он купил мне в магазине Кауфмана игрушек на двести долларов. Гораздо больше, чем мне хотелось.
32
В американском английском это выражение (ball games) помимо прямого смысла имеет и переносный — «место событий, положение дел».
— Пап, я познакомился с одной девушкой.
Он допил тоник.
— Почему у тебя такое лицо? — спросил я.
— А каким оно может быть, после знакомства с Клер? Извини, Арт.
— За что?
— Ну, должен признаться, что я… я больше тебе не доверяю. Ты стал очень странным молодым человеком.
— Папа…
— Во время нашей последней встречи ты разговаривал как безумец. Что за чепуху ты нес? Мне было очень неприятно слышать твои речи. Я был потрясен.
Мой отец умел делать такое лицо, будто готов разрыдаться и прилагает титанические усилия, чтобы не пустить слезу, и я всегда попадался на эту уловку. Я начал тихо плакать, жуя кусок влажной булки.
— Папа…
— Я не знаю, что и думать. Я, конечно, люблю тебя, но сам посуди: чем ты занимаешься этим летом? Работаешь в смехотворном книжном магазине? Не могу поверить, что ты доволен такой работой.
— Папа.
На этот раз он серьезно расстроил меня. Я начал икать и всхлипывать, и люди за другими столами оборачивались, чтобы посмотреть, как представительный отец спокойно разговаривает со своим плохо причесанным сыном, заливающимся слезами. Опустив меня до уровня маленького мальчика и показав мне, как низко я пал в его глазах, он смягчился и заговорил так, будто я только что разбил свой велосипед или получил взбучку в школе, а он осторожно заклеивает пластырем мои раны.
— Так что ты там говорил о своей девушке?
— Ох, папа, — вздохнул я.
Официант принес наш ужин, и я еще немного поплакал, и мы почти не разговаривали, пока он не спросил, не хочу ли я уйти. Потом мы ехали вниз на дребезжащем фуникулере, а я наблюдал за тем, как лишались таинственности огни офисных зданий в деловом районе города. Отец положил было руку мне на плечо, но быстро ее убрал.
— Тебе она наверняка не понравится, пап. Тебе не нравятся все, с кем я знаком, и всё, чем я занимаюсь этим летом.
— Да, наверное, — признал мой отец.
— Расставшись с тобой, я поеду к ней и буду с ней спать, — заявил я.
Кабинка резко остановилась, и от этого рывка мне стало нехорошо, и отец сказал, что он не удивлен.
10. Секс и насилие
Заканчивался июнь. Джейн Беллвезер по-прежнему оставалась в Нью-Мексико. Кливленду за все это время она позвонила один раз. И то для того только, чтобы сказать, что между ними все кончено. Кливленд тогда спросил ее: «Это в какой раз, девятый или десятый?» К двадцать девятому июня мы с Флокс прочно укрепились в состоянии, которое она, — по моему разумению, несколько преждевременно — называла любовью. Хотя я и сам подумывал о том же и даже однажды от начала до конца прослушал песню «Ты меня зацепила», думая: «Попался!»