Тайны прошлого
Шрифт:
— Давай подождем. К подъезду он доберется за минуту и двадцать секунд.
Лайл приподнял бровь.
— Папа назначал нам комендантский час. Во времена старшей школы мы с Сэди ставили секундомер, просчитывая время на дорогу. — Секунды имеют значение. Еще один папин жизненный урок.
Но я ошиблась. Джек добрался вдвое быстрее, подняв колесами цунами пыли. Он хлопнул дверцей машины и зашагал к дому — одна рука все еще на перевязи, вторая пуста.
— Чертов GPS, — прорычал он. Затем грубо добавил: — А это кто?
— Лайл, старый друг семьи, — ответила я. — Журналист, как и ты. Редактор газеты
Он, естественно, не сдержал слова, в ярости поняла я. А на что я надеялась?
— Рад познакомиться, Лайл. — Джек протянул ему руку, очень меня удивив.
Он уставился на сумасшедшую прическу Лайла, на футболку, утверждавшую, что Лайл — гордый папа.
— И какой у сына средний балл?
Лайл прохрюкал нечто нецензурное.
Мы уселись в кресла у камина в гостиной. Я не стала предлагать стандартный бокал чая со льдом, без которого во времена бабушкиного правления из дома МакКлаудов не уходил ни один гость, даже тот, кого мы терпеть не могли. Возлюби врага своего и все такое. Положи ему пару лишних ложек сахара.
— Файлов нет, — сказал Джек. — Мой источник начал чудить.
Но прежде чем я смогла возразить, он добавил:
— Однако я хочу поделиться тем, что у меня есть. Помнишь человека по имени Энджел Мартинез?
Я покачала головой.
— Он был одним из федеральных маршалов, работавших с этим делом, когда ты была ребенком. Твой дедушка много лет назад рекрутировал его, обучил, а в то лето позвал охранять вашу семью.
— Я не знаю Энджела Мартинеза, — настаивала я. Но, по всей видимости, его знал мой дед. Сколько еще людей врали мне всю мою жизнь? Дедушкина служба в звании федерального маршала закончилась задолго до того, как он начал играть со мной в лошадки, качая на колене.
— Энджел провел три месяца здесь, с вами, когда ты была еще маленькой. Это был последний раз, когда твоя мама приняла официальную защиту свидетеля.
— Так ты говоришь о Мартине? — обалдело спросила я. Мартин, красавец-мексиканец, наш сезонный работник, моя первая любовь. Темный незнакомец, появившийся после бабушкиного гадания с «изменой» в веере разложенных карт.
Мысленно я вернулась в тот вечер, за кухонный стол, в самой скромной своей пижаме, после холодного душа. Я заплетала мокрые волосы в длинную косу, а мама с Мартином играли в шахматы под уютной лампой. По радио тихонько звенела «Тихуана Брасс»: особая программа субботнего вечера посвящалась испанцам.
Мартин провел возле мамы три месяца. Краем сознания я уже тогда удивлялась, почему папа не ревнует, хотя мама даже называла Мартина mi hermano pequeno — младший брат. Даже я ревновала. Мартин сопровождал маму повсюду — в продуктовый магазин, в филармонию Далласа, в церковь на репетиции хора.
— Она говорила, что учит его английскому, — тихо сказала я. — А он учил ее испанскому. Вот почему он так мало работал в поле.
— Энджел родился в Америке. У него магистерская степень по уголовному праву университета Беркли. И он написал один из рапортов, которые передавал мне мой источник. Я пытаюсь связаться с ним. Где вещи из банка?
— Ты ведь не выполнил свою часть нашей сделки. Это все, что ты можешь мне предложить?
— А что ты хочешь
Я смотрела на него с раздражением. Злилась.
— Отдай ему содержимое коробки, — спокойно сказал Лайл.
— А я уж начал думать, что ты немой, — повернулся к нему Джек. — Но ты, похоже, очень умен.
— Немота не означает глупости, — зашипела я на него. — Дети могут онеметь в раннем возрасте после травмы. Иногда на всю жизнь. Но они все равно с нами. Им можно помочь.
Лайл шепнул мне на ухо:
— Доверься мне. Отдай ему вырезки.
Я вышла в папин кабинет и вернулась с коричневым конвертом, на котором написала имя Джека. Я швырнула ему конверт, как бросают фрисби, наплевав на его больную руку и даже надеясь, что он порежется бумагой.
Джек с легкостью его поймал. Пришлось утешиться тем, что под левым глазом у него до сих пор красовалось пятно от нападения «бандита» с пустышкой.
— Это все? — спросил он, ощупывая конверт. — Все, что там было?
— Да.
Он вытащил содержимое и разложил листки на коленях, глядя на них с явным разочарованием.
— Газетные статьи. Странно. И чеки. Из фонда «Шора». Это старая подставная компания, через которую правительство выплачивало свидетелям ежемесячные дотации. Обычно такая финансовая помощь длилась от двух до пяти лет.
— Тогда не было смысла сохранять чеки, — сказала я. — Особенно учитывая, что она их не обналичила.
— Возможно, у нее были на то веские причины. Мой дядя держит на чердаке десяток ящиков с просроченными чеками, на случай, если к нам нагрянет аудит. Люди не доверяют правительству.
Полезной информации ноль.
— Хотите выпить? — Я зашагала на кухню, и они оба последовали за мной. Я открыла холодильник и сунула в него голову, чтобы остыть.
Услышала, как Джек бормочет: «Это что еще за фигня?» и стукнулась затылком о верхнюю полку, поспешно выныривая.
Джек и Лайл застыли на пороге прачечной, завороженно таращась на мою карту с вырезками.
— Планирую будущий отпуск, — язвительно объяснила я, протягивая им две бутылки воды.
Мой телефон, заброшенный в пылу исследований, внезапно заерзал на мамином столе, толкая фарфоровую статуэтку. Я проскочила мимо Джека и Лайла, чтобы схватить его.
— Я в туалет, — заявила я, ощущая ладонью вибрацию телефона. — Пожалуйста, не ходите за мной.
Я вышла из комнаты и отправилась в конец коридора, через спальню родителей, в главную ванную, где пахло приторным ванильным ароматом освежителя воздуха, который горничная прицепила на стену. Неестественный запах. Маме не понравилось бы. Звонок уже переключился на голосовую почту. Экран показал, что на ней уже два сообщения. Я ввела свой код.
— Как дела, солнышко? — тягучий баритон Хадсона нельзя было не узнать. — Работа задержит меня чуть дольше, чем предполагалось, но ты в любое время можешь связаться со мной по этому номеру — в любое, даже ночью. Я слышал от Рафаэля, что Марчетти был не особо общителен на свидании. Я завтра перезвоню. Напоминаю, днем или ночью. Загони этот номер в свой быстрый набор. Слышала меня? Давай.