Тайны путешествий во времени
Шрифт:
— И телефон всегда был зеленый, да, Рюб?
Он посмотрел на телефон:
— Нуда, насколько я помню, всегда.
Я медленно покачал головой, не переставая улыбаться:
— Не выйдет, Рюб. Я пробыл тут от силы пять минут. — Я показал рукой на бумажки, разбросанные по столу. — И их я не заполнял, пусть почерк и очень похож на мой — все равно не заполнял…
Рюб с минуту смотрел на меня через стол, и в глазах у него читалась озабоченность. Потом он сказал:
— Что если я поклянусь вам, Сай, что вы пробыли тут… — он бросил взгляд на часы, — чуть меньше двадцати пяти минут?
— Вы соврете.
— А если Роза тоже поклянется?
Я только покачал головой. Затем неожиданно присел возле телефонного столика и заглянул под крышку. Там висел белый аппарат — трубку удерживала от падения изогнутая медная дужка, рядом с ней была прикреплена маленькая железная коробочка, а от этой коробочки вниз,
Вошел мужчина без пиджака, молодой, темноволосый, с тонкими подстриженными усиками. Рюб представил нас друг другу: «Доктор Оскар Россоф — Саймон Морли». Мы поздоровались, доктор протянул мне руку через стол, я подал ему свою, но, вместо того чтобы пожать ее, он пальцами взял меня за кисть и нащупал пульс. Спустя минуту он заявил:
— Пульс почти нормальный и еще замедляется. Хорошо, — Он отпустил мою руку и с довольной усмешкой спросил: — Как вы узнали? Что вас надоумило?
— Да ничего, кроме того, что это просто невероятно. Просто я знал, что не заполнял ваших анкет. И что никак не пробыл здесь двадцати минут. — Нeвольно осклабившись, я показал на акварель. — И что две минуты назад эта вот дурацкая гора была не горой, а мостом.
— Полный самоконтроль, — пробормотал Россоф, даже не дав мне кончить. — Превосходно, — обратился он к Рюбу, — очень хорошая реакция. — И опять повернулся ко мне: — Для вас это, быть может, и пустяки, но, смею вас заверить, многие ведут себя совершенно иначе».
Далее Саймон Морли узнает, что эксперимент связан с перемещением в девятнадцатое столетие. Предварительно его ведут на своеобразную экскурсию, где в виде необычайно реалистически выполненной декорации существует крохотный городок и в одном из домов живет человек, уже готовый переместиться в прошлое.
— Я не вижу киноаппарата, но полагаю, что вы там внизу либо снимаете, либо репетируете какой-то фильм, — говорит Морли недоуменно.
Но Рюб ему поясняет;
— Мужчина, тот, что на крыльце, действительно живет в этом доме. Там, в доме, все самое что ни на есть настоящее, и пожилая женщина приходит к нему каждый день готовить и убирать. А продукты доставляются по утрам в легкой повозке, запряженной лошадью. Два раза в день почтальон в серой форме приносит почту, в основном рекламные проспекты. Мужчина этот ждет ответа на свои письма — он просил предоставить ему работу здесь, в городке. Скоро он получит уведомление, что на работу его приняли, и поведение его изменится. Он начнет выходить в город, на службу. — Рюб мельком взглянул на меня и продолжал объяснять сцену, развертывающуюся внизу. — А пока он хлопочет по хозяйству. Поливает газон. Читает. Переговаривается о том о сем с соседями. Курит табак «Мастер Мейсом» — из стародавних зеленых пачек. Иногда слушает радио, хотя в такую погоду очень мешают атмосферные разряды. Изредка его навещают друзья. А сейчас он читает свежий, отпечатанный час назад номер местной газеты от 3 сентября 1926 года. Он устал — к концу дня там, внизу, температура достигает сорока в тени и даже ночью не падает ниже тридцати. Самая настоящая засуха, и никакого вам кондиционированного воздуха. Если он посмотрит наверх, то увидит над собой лишь жаркое голубое небо.
Стараясь говорить спокойно, я спросил:
— Вы хотите сказать, что они разыгрывают какой-то сценарий?
— Никакого сценария у них нет. Он поступает как хочет, и люди, которых он видит, действуют и говорят по обстановке.
— Так что же, он и вправду считает, что живет и каком-то городке?
— Нет-нет, ни в коем случае. Он прекрасно знает, где он. Знает, что все это — своего рода декорация в помещении бывшего склада в Нью-Йорке. Он никогда не заходит за угол, но знает, что улица там и кончается. Знает, что длинная улица, протянувшаяся в другую сторону, на самом деле нарисованная перспектива. И хотя никто с ним не откровенничал, я думаю, он прекрасно понимает, что дома напротив — фальшивые, что там одни фасады, — Рюб выпрямился и, оторвавшись от перил, посмотрел мне прямо в глаза. — Все, что я вправе сообщить вам сию минуту, Сай, так это то, что он старается изо всех сил чувствовать себя на самом деле сидящим в жаркий вечер на крыльце и читающим, что сказал поутру президент Кулидж, если тот сказал что-нибудь…
— И что, действительно существует такой город и такая улица?
— О да, и улица, и дома, и деревья, и газоны в точности такие до последней травинки и плетеной колясочки на крыльце. Вы видели аэрофотоснимок этого городка — это Уинфилд, штат Вермонт. — Рюб усмехнулся и мягко добавил: —Не злитесь. Вам надо сначала все увидеть, только тогда и можно попять…»
Это и есть процесс вживания — вживания до такой степени, что виртуальная реальность становится полной реальностью, готовой встать на место современного мира. Эйнштейн полагал, объясняет Морли один из руководителей проекта доктор Данцингер, «что мы ошибаемся в наших концепциях прошлого, настоящего и будущего. Мы считаем, что прошлое миновало, что будущее еще не наступило и что реально существует только настоящее. Ибо настоящее — это то, что мы видим вокруг… Это вполне естественно, и сам Эйнштейн на это указывал. Он говорил, что мы вроде людей в лодке, которая плывет без весел по течению извилистой реки. Вокруг мы видим только настоящее. Прошлого мы увидеть не можем — оно скрыто за изгибами и поворотами позади. Но ведь оно там осталось!»
Морли удивляется:
— Разве он имел в виду — осталось в буквальном смысле? Или он хотел сказать…
— Оп всегда говорил точно то, что хотел сказать. Когда он говорил, что свет имеет вес, он имел в виду, что солнечный свет, падающий на пшеничное поле, действительно весит несколько тони. И теперь мы знаем — измерили, — что это так. Он имел в виду, что чудовищную энергию, которая по теории связывает атомы вместе, можно высвободить и одном невообразимом взрыве.
И действительно можно, и этот факт коренным образом повлиял на судьбы человечества. И в отношении времени он сказал именно то, что хотел сказать: что прошлое там, за изгибами и поворотами, действительно существует. Оно там на самом деле есть… — Секунд десять Данцигер молчал, вертя в пальцах красную полоску целлофана. Потом взглянул на меня и сказал просто: — Я физик-теоретик, до недавнего времени преподавал в Гарвардском университете. И мое небольшое дополнение к великой теории Эйнштейна состоит в том, что человек… что человек может и должен суметь сойти с лодки на берег. И пешком пройти вспять к одному из поворотов, оставленных позади.
…Я задумчиво покачал головой:
— Как это — пешком вспять?
Данцигер допил остаток бульона, наклоняя чашку. чтобы извлечь последние капли, а я доел свой бутерброд. Потом он поднял голову и взглянул мне прямо в плаза, и я понял, что он не сумасшедший.
— Какой сегодня день недели? — спросил он.
— Четверг.
— А число?
— Двадцать… шестое? Так?
— Я вас спрашиваю.
— Двадцать шестое.
— А месяц какой?
— Ноябрь.
— А год?
Я назвал, хоть и не совладал с улыбкой.
— Откуда вы это знаете?
Стараясь найти какой-нибудь отпет, я уставился на внимательное лицо Данцигера, на его лысый череп; в конце концов я пожал плечами.
— Не понимаю, какого ответа вы от меня ждете.
— Тогда я отвечу за вас. Вы знаете, какой сегодня год, месяц и число, буквально по миллионам примет. Потому что одеяло, под которым вы сегодня проснулись, вероятно, хоть частично синтетическое. Потому что у вас дома есть, наверно, ящик с выключателем — стоит повернуть выключатель, и на стеклянном экране появятся изображения живых людей, которые станут болтать всякую чепуху. Потому что, когда вы шли сюда, красные и зеленые огоньки указывали вам. когда переходить дорогу; потому что подметки ваших ботинок тоже синтетические и продержатся дольше кожаных. Потому что, если мимо вас пронеслась пожарная машина, она требовала себе дорогу сиреной, а не колоколом. Потому что школьники, которых вы встретили, одеты были именно так, а не иначе, и потому что негр, с которым вы разминулись на улице, посмотрел на вас искоса, да и вы на него тоже, но оба постарались не показать этого. Потому что первая страница «Нью-Йорк Таймс» сегодня именно такая, какой она никогда раньше не была и больше никогда не будет. II потому что миллионы, миллионы и миллионы подобных фактов встречаются вам весь день-деньской. Большинство этих фактов возможно только в двадцатом веке, многие — только во второй его половине. Одни факты возможны только в этом десятилетии, другие — толь-ко и этом году или только в этом месяце и некоторые. немногие — только в одни определенный день, только сегодня. Вы, Сай, со всех сторон окружены бесчисленными фактами, которые, как десять миллиардов невидимых нитей, привязывают вас к нынешнему веку… году… месяцу… дню… секунде…. Убежать от него нельзя, и я сейчас покажу вам, почему… Перемены, происходящие от одного дня к другому, как правило, слишком незначительны и не бросаются в глаза. И все-таки эти крохотные ежедневные перемены привели нас к современности от тех лет, когда вместо светофоров и воющих пожарных машин мы увидели бы отсюда возделанные поля, ручьи и рощи, пасущихся коров, мужчин в треуголках и британские парусники, стоящие на якоре в чистых водах Ист-Ривер, под сенью прибрежных деревьев. Когда-то все это было именно так, Сай. Можете ли вы сегодня разглядеть это?