Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам
Шрифт:
Когда оперативники пришли в квартиру Шаталова, пожилая соседка, казалось, ждала их. Они даже не особенно удивились тому, что услышали, поскольку до прихода уже навели некоторые справки про Шаталова. А кроме того, место, где обнаружили труп, находилось так близко от дома подозреваемого, что поневоле наводило на мысли о физической немощи преступника, который был не в состоянии оттащить труп как можно дальше от места преступления. Ковер, в который труп был завернут, бесспорно указывал на то, что местом совершения преступления являлась квартира.
А удивились оперативники другому обстоятельству: в коридоре на переговорном устройстве так и стояла сумочка
Поначалу Шаталову, помимо множества сексуальных преступлений — изнасилований с использованием беспомощного состояния жертвы, — вменили в вину и совершение убийства его последней гостьи путем добавления в кофе сильнодействующего вещества.
Но суд, исследовав все материалы дела, счел, что убийство не доказано, поскольку все действия Шаталова свидетельствовали, что летального исхода он не желал и даже не предвидел.
Он был приговорен к сравнительно небольшому сроку лишения свободы, в общем — легко отделался. Давно уже должен был освободиться. И хоть Шаталов и был признан вменяемым, такого рода сексуальные отношения, безусловно, мания, от которой не излечишься. Поэтому советую всем дамам, любящим легкие, ни к чему не обязывающие знакомства, бдительно относиться к приглашениям на чашечку кофе, иначе можно очнуться потерпевшей или вовсе не очнуться. Даже если вы в гостях не у Шаталова — осторожность не помешает.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ВИНЫ ПОТЕРПЕВШЕГО
В уголовном процессе две стороны: сторона защиты и сторона обвинения. Потерпевший против обвиняемого. Уголовно-процессуальный кодекс, вступивший в действие 1 июля 2002 года, впервые прямо назвал потерпевшего стороной обвинения.
Но жизнь значительно многообразнее писаных законов. Иногда потерпевший становится лучшим адвокатом для преступника, и вовсе не потому, что чем-то ему обязан или состоит с обвиняемым в родственных отношениях. Более того, в моей практике был случай, когда установить и «расколоть» потерпевшего оказалось сложнее, чем установить преступника и добиться признания от него.
Десять лет назад я расследовала дело о многочисленных преступлениях организованной и очень опасной группы. Помимо квартирных краж и разбоев, которыми они промышляли, каждый из членов группы обвинялся еще и в совершенно бессмысленных кровавых деяниях, совершенных по пьяни, из хулиганства. Один палил из ружья в собственную сожительницу; второй, хвастаясь недавно приобретенным пистолетом, в гостях устроил пальбу; третий зверски изнасиловал случайную знакомую, напоследок выстрелив ей в висок из газового пистолета и навсегда обезобразив женщину…
Я едва успевала обрабатывать навалившуюся информацию о «подвигах» моих подследственных, мотаясь по городу и допрашивая все новых и новых потерпевших, изымая вещественные доказательства и назначая экспертизы. Конца этому видно не было, сроки следствия распухали вместе с папкой, в которой хранились материалы дела, начальство было недовольно и откровенно мне это высказывало, продлевая сроки содержания обвиняемых под стражей.
Сидя в кабинете, я грустно
Мы с оперативниками, конечно, проделали все рутинные мероприятия, направленные на установление личности потерпевшего и места происшествия: изучили сводки происшествий по городу за прошлый год и прочитали от корки до корки книгу учета преступлений и происшествий в РУВД, на территории которого это могло произойти. И ничего не нашли. Единственное, что мне оставалось сделать — это отправить в Информационный центр ГУВД запрос обо всех осужденных, признанных особо опасными рецидивистами. По законодательству того времени, лица, несколько раз судимые в определенной последовательности, могли быть признаны судом особо опасными и наказание отбывали в колониях особого режима. Большой надежды на успех я не питала, если и получу такой список, как я буду выбирать из него нужного мне Серого?
Я даже усомнилась в правдивости полученной от осведомителей информации. Но оперативники стояли насмерть — сведения надежные. Единственная проблема заключалась в том, что по некоторым оперативным соображениям информаторов нельзя было допросить и «засветить» в деле их данные; если бы произошла утечка, даже думать не хотелось, что могло бы с ними случиться. Поэтому вся надежда была на потерпевшего. Если он окажется жив (а никаких подходящих трупов на территории района не нашлось ни на улице, ни в квартире), он даст показания, опознает Примуса, подтвердит свои слова на очной ставке…
Мечтая об этом, я на каждом допросе членов преступной группировки задавала им вопросы про Серого — не знают ли они про такого человека, не слышали ли они чего-нибудь про его ссору с Примусом. Все они пожимали плечами. Постепенно я стала автоматически спрашивать про Серого у фигурантов по другим делам. И вдруг мне улыбнулась удача.
Заканчивая одно из дел, находившихся у меня в производстве, я по привычке спросила обвиняемого, старого зэка, севшего за убийство собутыльника, не знает ли он такого Серого. И, к моему удивлению, зэк сразу прохрипел:
— Это Серега, что ли? Которого Примус порезал?
Я готова была расцеловать своего подследственного, который, мусоля сигаретку, рассказал мне, что рецидивист Серый, имя-отчество которого Сергей Сергеевич, а фамилию он не знает, после отбытия последнего срока снимал комнатенку на Старо-Невском и регулярно пьянствовал там с приятелями. Как-то в их компанию затесался Примус, которому отчаянно хотелось набрать авторитет, а в криминальной среде его не особо уважали из-за необузданного хвастовства и самомнения и даже сторонились, зная, что у него неуравновешенная психика: в нетрезвом состоянии он как будто с цепи срывался, мог вспылить и начать разборки из-за случайно брошенного слова, чуть что размахивал кулаками, круша черепа, а главное — от вида крови жертвы зверел еще больше, это знали все и старались не связываться с отморозком.