Тайны старой аптеки
Шрифт:
Безумный ученый был слишком занят подготовкой к своему эксперименту, и Джеймс воспользовался этим. Ступая на цыпочках, он поднялся на чердак и медленно двинулся к Лазарусу.
Половица под ногой скрипнула, но скрип потонул в рокоте генератора. Отец Лемюэля взял со стола клещи и сунул их в голову механоида, вытащил какую-то шестеренку и отложил ее в сторону. Опустив руку в коробку, полную пружин, Лазарус загремел ими, пытаясь найти нужную…
Джеймс был уже в трех шагах от него. Он поднял банку и…
— Долго же тебя пришлось ждать, —
Мысли в голове смешались. Джеймс мгновенно забыл, что должен был сделать. Забыл, что говорил Лемюэль…
— Он… он внизу, — зачем-то ответил Джеймс.
Лазарус повернулся к нему всем телом и сложил руки на груди. Трубка механического глаза чуть выдвинулась.
— Ты ведь Джеймс из Рабберота? Как поживает кузен Людвиг?
— Он умер, упал с крыши…
Лазарус подкрутил ус и пригладил лязгающей механической рукой бородку.
— Жаль слышать. Но я не раз говорил ему, чтобы пристегивался к креслу — ветер в Раббероте очень коварен. Что ты делаешь в Габене, Джеймс? Гостишь у нас? Лемюэль тебя пригласил?
— Я… я приехал учиться аптекарскому делу. Дядюшка Людвиг оставил мне в наследство аптеку. Мистер Лемони, я…
— Ну, Джеймс, что ты — для тебя я «дядюшка Лазарус».
Джеймс был сбит с толку. Все происходящее, если отбросить в сторону некоторые «незначительные» мелочи, напоминало обычную беззаботную беседу. Но эти мелочи… Джеймс с Лазарусом были в жуткой мастерской, будто вышедшей прямиком из какой-нибудь страшной истории, кругом буйствовал запрещенный электриситет, Хелен, связанная и с кляпом во рту, сидела в дальнем конце чердака и с расширенными от ужаса глазами слушала их «беседу».
— Ты пробудил меня, Джеймс, — сказал «дядюшка Лазарус». — Я благодарен.
— Я н-не хотел… н-не знал, — запинаясь, проговорил Джеймс.
— Ты вернул меня к жизни, — продолжил Лазарус, словно не услышав, и его лицо вдруг исказилось. — Но сейчас я стою на пороге эксперимента всей моей жизни, а ты, дорогой племянник, помеха… досадная помеха…
«Добрый дядюшка» исчез, и его место занял… нет, давно уже не человек — в буквальном смысле бессердечный механоид, который сохранял пока что какие-то человеческие черты, но будто бы и сам понимал, что все это дешевый балаганный маскарад, и стремился от него избавиться.
С узкого лица Лазаруса, будто выключенные рубильником, исчезли все эмоции. Механический глаз-монокуляр загорелся, луч света ударил Джеймсу прямо в лицо, и он машинально прикрылся от него рукой.
В следующий миг Лазарус качнулся. Обе его руки взмыли вверх — одновременно, как у куклы. Безумный ученый шагнул к Джеймсу, намереваясь схватить его.
Джеймс попятился.
— Не подходите! Стойте!
Но Лазарус Лемони не собирался останавливаться, и Джеймс сделал единственное, что мог, — крепко сжав банку, он резко дернул ею в сторону Лазаруса. Грудь безумного ученого обдало вязкой
Лазарус застыл. В первое мгновение он недоуменно уставился на Джеймса, а затем, макнув палец в жижу, поднес его к глазам, изучая.
— Что это? Какая-то кислота? Непохоже… Скажи на милость, дорогой племянник, зачем ты испортил мой костюм? Ты думал, это меня остановит? Лемюэль послал тебя остановить меня?
— Нет, я…
— Неужели годы сделали из моего сына труса? — проскрежетал Лазарус, и его губы искривились в презрении. — Не таким я знал Лемюэля. Подумать только, он подослал ко мне мальчишку, пока сам прячется в провизорской, как мышь в норе!
Джеймс бросил взгляд на лестницу, и Лазарус расхохотался. Его хриплый смех смешался с треском электриситетных разрядов и гулом генератора. Из-за этого жуткого многоголосого хора казалось, что смеется вовсе не один человек.
— Стоило лучше все продумать, Джеймс из Рабберота. То, что здесь происходит, только между мной и моим сыном. Напрасно он втравил тебя.
Лазарус снова вскинул руки в сторону Джеймса, и тот не успел отреагировать. За какой-то момент руки Лазаруса с лязгом удлинились на выдвижном механизме и схватили его за ворот рубашки.
Джеймс закричал и, выронив банку, попытался их отцепить, но руки Лазаруса мало того, что сжимали его рубашку, как тиски, так еще и начали укорачиваться и с неимоверной силой потянули его за собой. Они вернулись к прежним размерам. Свет из механического глаза слепил Джеймса, он отворачивался, жмурился и вслепую пытался освободиться.
Латунные руки безумного ученого вдруг отпустили его. Джеймс, щурясь, приоткрыл глаза. Лазарус не шевелился и просто смотрел на него. Свечение чуть померкло.
«Может, завод кончился?!» — с робкой надеждой подумал Джеймс, но он и сам понимал, что здесь что-то другое.
— Я и забыл… — негромко проговорил Лазарус. — Забыл, какое оно хрупкое, какое слабое и нелепое. Человеческое тело. — Он положил руку на грудь Джеймса, и тот ощутил, как от этого прикосновения к лицу подступил жар. — Человеческое сердце… ненадежное, ранимое… Люди из своего невежества приписывают сердцу какие-то чувства, как будто оно способно чувствовать хоть что-то, помимо боли. Избавиться от своего было моим лучшим решением…
И тут Джеймса будто посетило прозрение. Ключ… заводной ключ, торчащий в груди предыдущего хозяина аптеки… вырвать его и бежать… Логичная мысль «И как ты собрался убегать от этого человека, с его удлиняющимися руками?» в голове оформиться не успела.
Он дернул рукой за ключом, но Лазарус оказался быстрее и отвесил ему затрещину.
Удар был так силен, что Джеймс отлетел в сторону и упал на пол.
Хелен отчаянно задергалась в своих путах.
Джеймс застонал и с трудом поднял вмиг отяжелевшую голову — в глазах потемнело, чердак будто начал подпрыгивать и заваливаться с боку на бок. Боль была неимоверной. Казалось, скула раскрошилась.