Тайны третьей столицы
Шрифт:
Заботливо упакованная в целлофан бутылка водки.
Скорее всего, это означало, что Данилова на всякий случай доверила ключи от своей хаты кому-то из соседок. А муж этой соседки, за неимением дома мест, потайных для супруги, хранит порцию сокровенного антидепрессанта в чужом бачке. Помимо прочего, это освобождало мужика от кары в случае обнаружения. А вдруг это сама хозяйка заныкала? Какое ни есть, а — алиби.
Быкову осталось только перепрятать емкость и ждать. Ведь если водку кто-то спрятал, то он обязательно за ней придет. И как бы он тихо ни пришел, но, обнаружив пропажу,
Чтобы ожидание не шло впустую, Василий позвонил Нине, заверил ее в своей страсти и тоске — ничто так не радует женщину, как страдания из-за нее мужчины. И предупредил, что на него началась охота. Поэтому он и сам пару дней будет скрываться, и ей очень советует пожить у мамы или у подруги. Подальше от риска и поближе к действующему водопроводу.
Нина пообещала учесть, но, судя по тону, в угрозу не поверила.
Хозяин водки пришел к вечеру, и не один.
Парочка пенсионеров, один из которых был сед, высок, сутул, но довольно гладок лицом и представителен, а второй - низехонек и лыс, предвкушали свидание с бесцветной, но верной подружкой. Они даже не заглядывали в комнату, а прямо прошествовали: один — на кухню, а другой — в туалет.
Стон разочарования раздался в туалете, и тут же отозвался эхом на кухне.
Быков послушал, какими эпитетами награждает маленький и лысенький свою жену, и опять решил не жениться до самого крайнего случая.
— Вы меня извините... — он вышел к старикам в плавках и майке. — Я тут это... Я племянник Полины Борисовны. Василий. А вы, наверное, соседи?
— Какой еще племянник?! — возмутился лысенький. — Это ты мой пузырь слямзил?!
А представительный молча взял наизготовку шикарную металлическую трость с грифоном на рукояти. Такой можно приложить увесисто.
— Нет! Цела ваша водка! Я ее в холодильник поставил, — успокоил стариков Быков.
— Семеныч! — воинственно распорядился маленький.
Высокий вернулся на кухню и вскоре оттуда донесся радостный всхлип: бутылка была в холодильнике не одна. У нее тоже были друзья и подруги. Лысенький сразу подобрел:
— Ну, племянник, так племянник. Это не тебя случаем, тут давеча мутузили мильтоны?
— Меня, — признался Василий. — Но разобрались, и выпустили.
— А я видал, что тебя, — довольно захихикал старичок, — видал, как тащили к машине. Ты хоть и в мешке был, но фигура запомнилась. Косолапишь. Меня, кстати Зиновий кличут. Сильно досталось?
— Терпимо. А я — Василий.
— Слыхал уже. Это тебе повезло, что не моя тебя застукала. А то б ты так легко не отделался.
— Ну что? Может, за знакомство? — напомнил о главном представительный Семеныч.
Быков и Зиновий ответили хором:
— Непременно!
— А как же!
Потом Быков долго набирался мудрости. Ему объяснили, почему в стране бардак (стариков не слушают). Почему голова прогнила (стариков не слушаются). Почему работать не хотят (стариков не уважают).
— А почему, как ты думаешь, рождаемость такая хреноватая? — риторически спрашивал лысенький Зиновий. — Почему рожают мало и плохо, то есть больных? Потому что если человек видит, что к старости никакого почтения, и честно протрудившиеся люди хуже собак живут, то на кой он будет рожать? Глупо, согласись. Вот и не рожают. Вот у тебя дети есть?
—Есть, — признался Василий. — Сын.
—Как же ты так? — укоризненно покачал головой Зиновий. — Представляешь, как он к тебе будет относиться? Пахал-пахал, а пенсия, как у тунеядца. Да и ту еще надо выпросить.
—И квартплата, — слегка заплетающимся языком дополнил представительный Семеныч. — Ты ее плОтишь, плОтишь, а потом тебе свет — брык, и отрубили. И воду. И отопление. Ты жаловаться. А тебе: пошел на хрен, старый хрен! Теперь наша власть, что хотим, то и делаем. Скорей бы ты сдох, и твоя квартира освободилась!
—Что, так и говорят? — удивился Василий.
—Если бы только так...
—Это частности, — горячился Зиновий. — Хорошим людям свет и воду не отключат. Суть в глобальном неуважении к старшим! Шире если брать: не соблюдение Божьей заповеди! «Уважай отца и мать». Номер точно не помню, но она даже прежде, чем «не убий» и «не укради».
– Ты что? Ты думаешь, там заповеди в порядке важности пронумерованы? — удивился Семеныч.
А как же по твоему? Чтоб Бог просто так выдавал, как в голову придет? Конечно, по порядку!
—Ну, знаешь!
—Так иначе, какое ж тогда уважение?
Так в словопрениях о богословии шло время. И когда Зиновий достиг кондиции, при которой обнимают товарища по застолью и клянутся ему в вечной дружбе, Василий спросил:
—Ты борсетку-то куда дел?
—А это чо такое?
—Сумочка такая. Мужская.
—А, знаю. Но их тут две. Ты про какую спрашиваешь?
—В которой диск компьютерный.
—Так в них в обеих — диски. Тебе — которую?
—Тогда — обе.
—Не вопрос, — Зиновий, пошатываясь, встал и вышел из квартиры.
—Это ты зря, — сказал Семеныч. — Теперь он попался, и она его не выпустит.
Она — это жена Зиновия. И она действительно его не выпустила. Она совершенно справедливо считала, что если ты выпил, то лучше сидеть дома, чем шляться по подозрительным компаниям. Аргументов против этой житейской мудрости у изрядно захмелевшего Быкова не нашлось, и переговоры через дверь квартиры Зиновия зашли в тупик.
Спас положение Семеныч. Он предложил обмен: она им — борсетки, они ей — не трогают мужа. Жена Зиновия согласилась. Но зато возмутился сам Зиновий. Сама мысль, что он останется дома с обожаемой супругой, а дружки будут гулять дальше, глубоко задела его чувство справедливости.
И опять положение спас Семеныч. Он сказал другу:
— Выйди на балкон и охладись. Понял?
— Понял, — подтвердил, притихая, Зиновий. В итоге каждый получил то, что хотел: жена
Зиновия - мужа в доме; Василий — борсетки с дисками; Семеныч, сходивший с деньгами Быкова в магазин, — возможность посмаковать очень дорогой коньяк «Хинесси», о котором до этого только читал в детективах из «их» жизни; Зиновий — примостившийся на балконе — живое общение с Семенычем, сидевшим на балконе ниже, и дозы предпочитаемой им водочки, поднимаемой с помощью лески в пластиковом стаканчике.