Тайны третьей столицы

Шеремет Иннокентий

— нет. Больше того, закономерность железная: чем меньше заботы о детях бедняков, о стариках и о рабочих, тем больше спрос на подвалы для богачей и правителей.

И несколько приврал Пушкин. Пусть русский бунт и беспощадный, но совсем не бессмысленный. Нет. Кипит же он, «разум возмущенный». Значит, кто-то его подогрел, подкипятил. Вот и бурлит

— пока огонь не потушат, или крышку не сорвет. Таков закон природы. Природа не терпит пустоты. В том числе: в желудках и мыслях народа.

И самоубийственно считать,

что твой талант править или делать деньги — твоя заслуга. Это твоя обязанность служить другим. Поэтому и кара за ее невыполнение кошмарна.

Жить хочешь? Детей своих, которых пота­щат в подвал на расстрел, тебе жалко? Тогда не плюй на чужих. Не дразни, не озверяй людей.

Не корми, не разводи паразитов в высоких кабинетах.

Не финансируй тех, кто с простым людом, как с быдлом. А уж коли любишь казнокрадов, то не обессудь. И не надейся укрыться за границей. Кладбища Азии, Европы и Америки забиты рус­скими нищими, мнившими себя умниками.

Ничего себе смысл?

Не хуже прочих.

Вот только не доходит. О Ходынке не каждая учительница истории помнит, а ведь из-за нее сов­ременники окрестили будущего святого Николаем Кровавым. И никого это не колышет. Возможно по­тому, что история в Екабе нарезана и разгорожена: площадь 1905-го года, память о другом Кровавом воскресенья — у порога царского семейства — сама по себе; храм на крови этого семейства — сам по себе.

Причины — отдельно, следствия — отдельно.

Потому опять и опять: одни жируют и драз­нят народишко, другие — рядом, закипают, кипят и бунтуют.

Ох, быть и знаменитому рыжему Чубчику сначала мучеником, а затем через сколько-то лет - святым!

Конечно, оправдания убийствам быть не мо­жет.

Но вот объяснение...

«Боже! — опомнился Василий от морока в ро­зовом тумане. — Прости меня, грешного!» Но мыслям-то не прикажешь.

— Тут девочке плохо! Расступитесь, дайте воз­духа! — загомонили в углу двора районо. — Есть хоть, врач-то? Вызовите скорую!

В суетящуюся толпу умело ввинтилась невы­сокая, в темном платке по шею, молодая женщи­на:

— Дайте пройти! Я на скорой работаю. Что тут случилось?

Когда сморенную обмороком тетеху, на седь­мом месяце попершуюся устраивать в садик пер­венца, привели в чувство, помогавшая ей девушка закурила в сторонке.

Быков подошел к ней и спросил:

— Простите, у вас какой номер?

—Шестнадцатый, — машинально отрапортова­ла Рита, и лишь потом насторожилась. — А вам-то чего?

—Да я слышал, что мест только восемь... Мо­жет, и ждать нет смысла?

—А у вас какой номер?

—Сто тридцать семь.

— Ну, вам, может, и не стоит. А мне... Она мне обещала! Я у нее уже три раза была, она должна нам помочь!

— Вероятно, так думают и те одиннадцать человек в очереди впереди вас, которым не хватит мест.

— Ну и что? То есть, почему одиннадцать? Восемь!

— Одиннадцать. У номеров два, три, пять и семь не по одному, а по два ребенка. Даже если ка­кой-то из них и откажут, вам все равно не светит.

— Да что вы тут раскаркались?!

— Каждой третьей должны отказать, чтоб вам место досталось. А вам ведь тоже двоих нужно пристроить? Нереально.

— Да и кто вы такой вообще?

— Я? Человек, который предпочитает гото­виться к неприятностям загодя. А еще, я племян­ник Полины Даниловой.

— Какой еще Дани... Что вам надо? Зачем вы пришли ко мне?! Я ничего не знаю!

— А к кому же мне еще идти? Брылин пропал. Вы тоже куда-то подевались. Но я же имею право знать, что случилось с моей родственницей.

Быков умел внушать доверие, а Рита устала переваривать свои проблемы в одиночку. Маму нельзя расстраивать, сестре — все по барабану, а бывшего ненаглядного Костю она теперь боялась, как огня. И она даже несколько обрадовалась воз­можности поговорить откровенно.

— Брылин не пропал, — сказала она. — Ни­колай в Челябинске. Там хороших врачей умеют ценить.

— А здесь?

— Здесь? Здесь, если ты не умеешь вымогать, то вроде и не врач даже. Но я не хочу с вами говорить.

— Не хотите или боитесь?

— Боюсь. А вы как думали? Недавно пере­дача была по телику про старика-инвалида. Как его избили на Химмаше, и он теперь никому не нужен. А когда-то был лучший специалист по электронике! Ипочему избили? Лишнее о ком-то проболтался. Так вот мне такое не нужно!

— Что, так и сказали по ТВ? Что он пробол­тался?

— Нет, это мне один участник штурма расска­зал.

— Так вы от него сейчас прячетесь?

— От него тоже.

— И что, так всю жизнь и будете теперь пря­таться да вздрагивать?

— Буду!

— Тоже дело.

— А что мне остается?

— Поделиться информацией. Чем больше зна­ющих, тем меньше риска для каждого. Понимаете? Пока вы молчите, вас есть смысл убить. А как рас­сказали — уже нет.

— Вот-вот. Я тоже про это вашей бабушке го­ворила. А потом съездила в Турцию на халяву. Век теперь не забуду!

— Почему?

— Потому что чуть в рабыни не попала.

— Ничего себе!

— Сама виновата. Проболталась этому... Одно­му гаду, короче, про то, что Данилова рассказала. Он донес своему начальнику... Как они их зовут, пахан или авторитет? — Рита уточнила. — Вернее, я так думаю, что донес. А как на самом деле — кто жего знает? Вот меня и пригласили. Отдохнуть в Турции за счет фирмы.

—А что ж такое Полина Борисовна расска­зала?

—Да в том-то и дело, что ничего толком она рассказать не смогла. Вроде бы споткнулась и на­шла во дворе возле дома на Шарташской сумочку. Польстилась на деньги и забрала ее. Вот и все.