Тайны тропического рая
Шрифт:
– Почему это? – насупился Билл.
– Да потому что денег у тебя на нее не хватит. А без денег она с тобой не пойдет.
– Ага, а с тобой пойдет, – зло проговорил Билл.
– Со мной точно пойдет. И с другими мужиками, у кого кошелек деньжатами набит.
– Как это? – поразился Билл словам приятеля. – Она что, за деньги, что ли?!
– А ты папашу своего спроси, он тебе всё подробно расскажет.
– Ты что, сдурел?! – возмутился билл.
– Ничего я не сдурел. Точно тебе говорю: у них уже давно шуры-муры.
– Не может такого быть! – воскликнул Билл, все еще не веря своим ушам.
– Как не может, когда она чуть ли не со всем поселком живет? – криво усмехнулся Диего. – С кем за деньги, с кем так. Она тут у нас главная давалка из всех.
– Эй, Ди, ты меня искал? – раздался голос приближающейся к ним Зябки.
– Чего так долго-то?! – недовольно проговорил Диего.
– Че? – отозвалась та.
– Че, че… Обыскался я тебя. Все ноги отбил.
– Главное чтобы другое не отбил, – рассмеялась она. – Ну что, прогуляемся до старого пирса? – произнесла она, обращаясь к Диего.
– У тебя что-то было с моим отцом? – поинтересовался Билл, обращаясь к Зябке. – Говори сейчас же!
– Отстань от нее! – сиплым грубым голосом проговорил Диего. – Сказал, что было, значит было.
– Черт тебя дери, – не успокаивался Билл. – Ты не хочешь заткнуться?
– И не собираюсь, – Диего самодовольно улыбнулся.
Бил подошел к нему вплотную, протянул было руку, чтобы скрыть эту его самодовольную улыбку, но тут же передумал и съездил Диего по лицу. Тот не раздумывая ответил Биллу, ударив его в скулу, а потом в ухо.
От боли Билл охнул и присел.
– Ну его, пойдем лучше на пирс, – сказала Зябка, обращаясь к Диего, взяла его под руку и потащила прочь.
Придя в себя, Билл послонялся по опустевшему поселку, но потом не выдержал и все-таки отправился к старому заброшенному пирсу на дальней окраине бухты. Он почему-то чувствовал, что именно там, в таких хорошо знакомых ему прибрежных зарослях, которые до этого служили им местом для игр и развлечений, сейчас происходит что-то очень важное, совсем недетское и этим влекущее его к себе как магнит притягивает железные опилки.
Берег вокруг пирса был пуст. Да и как могло быть иначе? Все сейчас устремились в горд, где праздник ежегодного карнавала уже входил в свои права.
Едва Билл углубился в чащу, как вдруг услышал где-то в глубине её какие-то шорохи и приглушенные голоса. Песок делал его шаги неслышными, что позволило ему подобраться поближе. Сердце его стучало в предчувствии чего-то волнующе-необычного, и это предчувствие его не обмануло.
Укрывшись за стволом пальмы и осторожно, стараясь не шуметь, он раздвинул руками ветки кустарника и сразу же увидел Диего и Изабель, стоящих к нему боком. Диего прижался всем телом к спине девушки и без удержу и стеснения тискал её.
От этого зрелища у Билла закружилась голова. Не успели они дойти до самого главного, как Билл почувствовал, как его охватило уже знакомое ему сладкое волнение. От опьянившего его острого возбуждения вперемешку с болью стыда, он бросился прочь, спотыкаясь и размазывая льющиеся по щекам слезы. Всю дорогу домой он плакал, проклиная себя за то унизительное положение, которое, как ему казалось, он пережил, подло подглядывая за Диего и Зябкой, что как настоящие взрослые любили сейчас друг друга там, где никто не должен был их видеть. Он плакал и от ставшей такой острой зависти к ним, оставившим позади свое детство: ведь он, такой нескладный и глупый, все еще пребывал в нем, а потому сейчас стеснялся его. К тому же ему вдруг стало страшно от внезапно надвинувшейся на него взрослости.
Добравшись домой, он наткнулся на свою сестру Эмили, которая была на три года его старше и всегда понимала его больше, чем мать с отцом. Но сейчас ему было не до нее, ему хотелось поскорее проскользнуть к себе, чтобы скрыться от всего мира.
Эта его поспешность не ускользнула от Эмми, как называли его сестру все в доме, поэтому она последовала за ним в его комнату.
– Что с тобой, Болек? – мягко поинтересовалась она, взяв его за плечо, но он оттолкнул ее, что никогда раньше не делал, и упал на кровать, зарывшись лицом в подушку.
Эмми села рядом с ним, наклонилась и, щекоча его прядкой волос, тихо спросила:
– Болек, ты чего это, а?
Ее теплое, почти материнское участие растрогало его, размягчило, он всхлипнул и тяжело вздохнул.
– Тебя кто-нибудь обидел, малыш? – прошептала она, гладя его по голове. – Ты чего такой сегодня?
– Никакой я не малыш и никто меня не обидел! – мотнул он головой. – Просто я несчастный и глупый, и никому я не нужен, – вдруг произнес он сквозь слезы, почувствовав ужасную жалость к самому себе.
– Тогда что с тобой такое? – не унималась Эмми и стала гладить его по голове как маленького. – И что это у тебя ухо такое красное? И синяк на щеке. Подрался с кем-то, да?
– Оставь меня в покое! – вдруг неожиданно даже для себя самого огрызнулся он, отталкивая ее руку.
– Ну, как знаешь, – миролюбиво произнесла сестра, встала и вышла из комнаты.
Был уже поздний вечер, а они с Эмми все еще сидели на кухне и болтали о том, о сем.
– Ладно, братик, – сказала она, зевнув и прикрыв рот ладонью, – давай-ка помоги мне убрать со стола. А то мне еще посуду мыть. Прислуги сегодня нет, она вся на празднике, так что будем справляться сами.
– Иди, иди, – милостиво предложил Билл, – я сам всё уберу и помою.
– Какой ты милый, – проворковала сестра, чмокнула его в щеку и выпорхнула из столовой.
Когда родители вернулись с праздника, отец поинтересовался, показывая на ухо Билла и на синяк на его щеке:
– Что это у тебя?
– Так, поцапался кое с кем, – уклонился от прямого ответа Билл.
– Надо учиться решать все дела мирно, – назидательно проговорил отец. – Терпеть не могу насилие. Оно аморально. Я вот никогда ни с кем не дрался. И тебе не советую.