Тайные общества Черной Африки
Шрифт:
Колдуны занимались гаданием. Гадали на полосках кожи с бусами, по зажженному фитилю, по полету и крику птиц, по направлению ветра, по небесным знамениям. Странное поведение животных считалось предзнаменованием смерти кого-либо из общины.
В религии готтентотов наряду с примитивными чувственными представлениями о колдовской силе, состоявшей в поте и грязи, о способности к действию мертвого тела имелись и более развитые анимистические представления: произошло разграничение между душами и духами. Гаунаб — злокозненный дух. Души умерших выделены в особую категорию. Культ предков имел у готтентотов своеобразную форму: религиозная практика не следовала мифологическим представлениям. Почиталось множество «могил предков», расположенных повсеместно, в мифе же фигурировал один общий предок Тсуи Гоаб, представляющий как бы обобщенного духа предка рода и племени. Он олицетворялся в образе типичного главы готтентотского племени, состоявшего из патриархально-родовых общин. В этом образе отразилось расслоение патриархально-родовой общины, выделение племенных и родовых старейшин. В культе превалировала магия, но зарождался и умилостивительный ритуал, наслаивавшийся над пластом более архаических обрядов.
Записи в моем дневнике будят
... Внезапно все смолкло. Но вот песня и танец начались опять, и мне стоило больших усилий снова не впасть в похожее на транс состояние, в котором находились танцоры. Костер почти погас, но никто не обратил на это внимания. Танцевали несколько мужчин. Среди них были лекари. Женщины, сидевшие у кучки горячих углей, которые остались от костра, бесконечной песней аккомпанировали танцующим. Ноги танцоров уже не топали, а поднимались и опускались легко и быстро. Браслеты из высушенных семян у щиколоток непривычно стрекотали. Танцоры почти касались друг друга. Они двигались как один человек и медленно покачивались в такт меланхолической песне. Первым шел лоснящийся от пота лекарь Цонома. Он уже впадал в транс: его остекленевшие, полузакрытые глаза смотрели как-то странно.
Затем началось совсем необычное. Цонома и другой лекарь, Кейгей, завыли и зарычали по-звериному. Кейгей выхватил у одной женщины маленького ребенка, прижал его к груди и, упав на колени и вперив взгляд в луну, завыл. Цонома побежал, издавая пронзительные вопли. В свете луны было видно, как он бегает вокруг поселения. Вдруг, громко взвизгнув, он метнулся между сидящими на корточках женщинами, пробежал босыми ногами по тлеющим углям костра, схватил горсть их и высыпал себе на голову. На мгновение Цонома остановился и хотел взять еще горсть углей в рот, но подбежавшие мужчины оттащили его от костра и погасили загоревшиеся волосы. Он стонал, дрожал и, наконец, свалился без чувств.
Пест умолкла, и с полчаса мужчины старались привести Цоному в себя, растирая его тело и держа перед ним пылающие факелы. Он не дышал, взгляд его был неподвижен. Только мускулы живота подергивались в такт лихорадочному танцу. Наконец, Цонома вздохнул и застонал, а немного спустя поднялся, непонимающе огляделся вокруг и тихо пошел прочь. Никто не произнес ни слова. Вскоре все разошлись.
На следующий день Цонома занимался своими повседневными делами наравне с другими членами общины. То же самое повторялось еще две ночи подряд.
Я много раз пытался узнать через старейшину Натаму; как сам Цонома объясняет причину трансов и какие видения являются ему в это время. Цонома отвечал только, что поднимался к Великому духу и возвращался обратно очень усталым. Старый Кау называл Цоному великим лекарем и рассказывал, что он сам видел, как Цонома танцевал с живой черной мамбой, самой опасной из ядовитых змей.
Несколько месяцев спустя я беседовал на эту тему с ученым, исследовавшим состояние транса у лекарей таких племен. Он говорил, что лекарь прекрасно представляет себе, что делает. Ему хорошо известно, что он впадает в транс. Технически это, по-видимому, делается так: во время танца, когда каждый мускул и нерв настраивается на определенный ритм, лекарь делает все менее глубокие вдохи. Его легким недостает кислорода, лекарь покрывается потом и двигается как бы в полусне. Сердце у него колотится все сильнее, стремясь прогнать через легкие больше крови. Кровяное давление в мозгу повышается. Без назойливого ритма танца лекарю не удалось бы достичь этого, потому что, всецело подчиняясь ему, он выходит из-под контроля своей воли и сознания. Наконец, лекарь падает: недостаток кислорода вызывает сердечную спазму. Это опасная игра. Слушая пояснение, я еще раз мысленно пережил ту ночь в Калахари, когда потерявший сознание Цонома лежал на песке, подергиваясь в такт танца.
Вот что говорят бушмены: «И вот Великий дух слышит мольбы. Лекарь бежит во тьму за поселением и видит, что с неба свесилась тонкая веревка. Он взбирается по ней, а Великий дух спускается, встречает его на полпути и поднимает его в свое жилище на небе. Здесь лекарь молит:
— Великий дух, помоги нам! Наши дети умирают, мы голодаем, у нас нет воды.
Он долго так просит, и Великий дух говорит:
— Я пошлю вам дождь, чтобы у ваших детей опять была вода и пища.
Он провожает лекаря до середины пути, а как только тот доберется до земли и отпустит веревку; она улетает вверх, и на землю проливается дождь для людей».
Луна ассоциируется также со смертью. Смерть людей мифы объясняют так: «Когда луна уменьшается, она не умирает до конца, у нее остается спинной хребет. Она снова вырастает. Она возвращается к жизни. Когда-то так же было и с людьми. Они не совсем умирали, а возвращались к жизни, как луна. В том, что люди теперь умирают совсем, виноват заяц. Очень давно он был не заяц, а ребенок, мальчик, который плакал, потому что думал, что его мать умерла. Луна сказала мальчику, чтобы он не плакал, потому что мама не совсем умерла. Она вернется. Но мальчик не поверил луне и все оплакивал мать. Тогда луна рассердилась, Что мальчик ей не верит, ударила его по лицу и, разбив ему верхнюю губу, сказала, что он всегда будет зайцем с рассеченной губой. И сказала луна:
— Люди будут теперь умирать совсем, потому что один человек не поверил мне. Умерев, они уже больше не возвратятся к жизни.
Когда луна предчувствует смерть одного из нас, она становится тощей. И когда мы видим, что луна теряет свой живот, мы знаем, что кто-то из людей скоро умрет».
Южноафриканский писатель Артур Марковиц, изучавший язык, мифы и песни бушменов, утверждает, что, несмотря на примитивность их языка, в нем поразительно много глаголов и прилагательных и что бушмены выражают свои мысли поэтически. Многие сказки бушменов непривычны для нас, но часто очень знакомы, в особенности описания явлений природы. Вот, например, как бушмены представляют себе ветер, «невидимую птицу»:
Ветер был когда-то человеком, Который странствовал но земле. Сейчас он — птица, Летающая высоко. Он превратился в птицу, которая летает, Которая больно клюет нашу кожу, В птицу, которую мы чувствуем, в птицу, которую мы слышим, В птицу, увидеть которую мы не можем. Птица-ветер ищет еду, Птица-ветер охотится, А когда она съест добычу, Она опять летит домой. Когда она охотится, небо грохочет, Везде летает песок. Когда она спит, небо отдыхает, И мы тоже спим тогда.Бушмены смелы и суровы в своей борьбе за существование, но поют, танцуют, разговаривают очень поэтично. Эта сила чувства сохранена в сделанном Марковицем переводе бушменской песни о ветре, том самом ветре, который стирает все следы человека:
В день нашей смерти Приходит ветер, Чтобы стереть Следы наших ног. Ветер несет пыль, Которая скрывает Следы, оставшиеся там, Где мы прошли. Но если бы было не так, То было бы, Будто мы Все еще живы. Поэтому ветер Приходит стереть Следы наших ног.ЗУЛУССКИЙ СПЕЦНАЗ
Восточная часть побережья Южной Африки с конца XV века носит красивое португальское название «Наталь». Это означает «рождество», или «родина», а назвали эти области спутники Васко да Гамы, когда проплывали вдоль берегов Юго-Восточной Африки в самом конце XV столетия.
Рубеж XVII и XVIII веков, так насыщенный в Европе событиями, для Южной Африки оказался покрытым мраком.
Между тем туг развернулись действия, которым чуть позже уготовано было стать прологом многих перемен в европейской, да и в мировой истории.
Возможно, толчком для этого стала малоизвестная экспедиция, породившая загадку, о которой и поныне думают африканисты. Это экспедиция дю Грэ Александрера, принца Каледонского, который, будучи губернатором Капской провинции, решил наладить связи с португальскими поселениями в бухте Делагоа, где сегодня находится столица Мозамбика — Мапуту. В 1807 году группа всадников под началом военного хирурга Роберта Коуэна на двух фургонах в сопровождении капского полка под командованием капитана Донована и носильщиков пошли на север через земли бечуанов (тсвана) по цепочке миссионерских станций.
Они растворились в неведомой дымке и больше о них в Кейптауне ничего не слышали...
Плавильная печь племен и народов
Что же происходило в тех далеких землях?
Район Южной Африки стал как бы природным тиглем, где формировались различные этнические группы, их культура и быт. Здесь сложились их уникальная культура и военная организация.
Южные банту, которые сегодня населяют большую часть Зимбабве, отдельные провинции Мозамбика и ЮАР, принадлежат к большой семье народов, которые в свое время распространились из одного центра — вероятно, из области реки Кросс, и постепенно освоили большую часть Африки к югу от Сахары но линии Бенин — Сомали. Во время странствий южные банту в значительной мере смешались с более ранними жителями, известными исследователям по каменным орудиям, наскальным рисункам и характерным щелкающим звукам в языке. В Восточной и Южной Африке то были главным образом охотники и собиратели бушменской группы, а в Конго аборигенную группу составляли пигмеи. Кроме того, в Восточной Африке банту вошли в соприкосновение с пилотскими племенами и арабами, что тоже нашло отражение в их культуре и языке.
За века банту разделились на многочисленные группы с сильно различавшимися языками и культурой. Некоторым удалось создать мощные государственные образования и политические системы, например, Мвено Мутапу, правителя, при котором были воздвигнуты каменные шедевры Зимбабве. Другие сохранили патриархальный деревенский уклад.
Две черты отличают южных банту от их северных соседей, центральных башу. У первых наследование власти шло от отца к сыну, то есть было патрилинейным, а у последних — от брата матери к сыну сестры. И второе — южные банту - преимущественно скотоводы, а центральные предпочитают земледелие.
В Южной Африке банту сравнительно недавние пришельцы, случилось это не ранее XII века.
Чаще всего пришельцы-банту изгоняли аборигенов с исконных мест и постепенно смешивались с ними, если отношения были добрыми, и тогда банту заимствовали некоторые элементы их языков в своей речи. Иногда целые группы бушменов жили среди банту, как это до сих пор можно видеть у бечуанов.
Границы экспансии банту строго определялись географическими факторами. Прибрежный «коридор», вытянувшийся вдоль восточного побережья Индийского океана от Наталя до границ Капской колонии, стал «домом» для множества племен, относящихся к языковой группе нгуни. Все они говорили на диалектах одного и того же языка; имелись лишь расхождения между северными и южными соседями. Нгуни зашли дальше всех банту и потому сильнее испытали на себе влияние прежнего населения — койсанских племен.
К началу XIX века население Наталя составляло один миллион человек.
Разрозненные свидетельства потерпевших кораблекрушение моряков и устная традиция племен восточного побережья позволяют создать картину того, как проходила «колонизация» этого района племенами банту.
У подножия Драконовых гор
Племена коса — авангард нгуни — осели в верхнем течении реки Умзимвубу около 1300 года, а к 1593 году дошли до реки Умтата. К XVIII веку они добрались до Фиш-ривер и расселились вдоль нее. Здесь-то они и натолкнулись на буров, шедших на север вдоль побережья в поисках удобных пастбищ.