Тайные страсти
Шрифт:
Подавив искушение самому свериться с часами, Гарет посмотрел на вдовствующую графиню Шербрук. Женщина ободряюще улыбнулась сыну, который был не в силах ответить ей тем же. Одетая, как всегда, в черное платье, графиня держала голову по-королевски гордо и рядом с разряженным, как петух, Невиллом Нортрапом напоминала ему изящного черного лебедя.
Человек, которого Гарет должен был считать своим дядей и на которого он поразительно походил внешне, и на этот раз не изменил своей привычке выглядеть настоящим франтом. Обычное томное скучающее выражение лица Невилла нисколько не изменилось при встрече
Гарет уже не впервые задумывался над тем, что же скрывается за безукоризненным элегантным обликом дяди. Невилл с такой готовностью согласился передать титул племяннику, что даже самые добродетельные люди, очевидно, с большим трудом последовали бы его примеру. Любой другой человек, столько лет владевший титулом и пользовавшийся соответствующими привилегиями, по крайней мере, выразил хотя бы формальный протест, лишаясь такой власти. Впрочем, возможно, Невилл никогда и не домогался этого титула, доставшегося ему при столь трагических обстоятельствах. Гарет полагал, что у этого человека наверняка существовали причины избегать скрупулезного судебного расследования.
Однако Гарет не успел рассмотреть эту возможность, так как дверь церкви широко распахнулась, и в помещение в водовороте голубого шелка впорхнула Аделаида Ханникат. В одной руке женщина держала свой флакон с нюхательными солями, а другую прижимала к вздымающейся груди.
— Боже, я думала, нам никогда не удастся вырваться из толпы этих ужасных газетчиков! — воскликнула она приглушенным голосом, занимая свое место среди собравшихся. — Нам пришлось дважды менять экипажи, чтобы выехать из города… Не могу не высказать сожаления, что его светлость выбрал для церемонии такую отдаленную церковь.
Аделаида остановилась на мгновение, переводя дыхание, затем кивнула священнику, отчего на ее каштановых кудрях закачалось украшение из ярко-желтых цветов.
— Теперь можете начинать.
С явным вздохом облегчения священник оставил в покое свои часы и жестом пригласил Гарета пройти вперед.
— Пожалуйста, ваша светлость, — подобострастным шепотом сказал он, открывая молитвенник.
Стараясь не замечать чувства тошноты, Гарет подошел ближе к алтарю, убеждая себя, что все происходящее — всего лишь формальность… подходящий способ избавиться от дурной славы, прицепившейся к нему, подобно дешевой проститутке, и получить свободу действий, чтобы найти убийцу компаньона. Что же касается Марселлы… что ж, она получила то, что хотела: мужа и титул. Впрочем, всего этого Гарет собирался ее вскоре лишить.
Нетерпеливый шепот за спиной заставил Гарета повернуться: в дверях церкви под руку с невестой появился сэр Бертрам. Отметив присутствие Марселлы, Гарет быстро отвел глаза, потом снова невольно взглянул на невесту. «Она все-таки надела это проклятое ожерелье?» Проблеск мрачного юмора на минуту развеял его плохое настроение. Гарет не рассчитывал, что Марселла выполнит подобное пожелание относительно семейной драгоценности, сделанное им под впечатлением обсуждения меркантильных подробностей переговоров с отцом невесты. Гарет действительно сомневался, что какая-либо из знакомых ему женщин надела бы в обществе столь варварское украшение, особенно в день собственной свадьбы. Он неожиданно понял, что Марселла не относится к разряду обыкновенных женщин. И им вдруг овладело подспудное желание обладать ею.
Платье Марселлы представляло собой оригинальное творение из бледно-зеленого шелка с золотой нитью. Оно было с длинными рукавами, но декольте вырезали гораздо ниже, чем следовало, если, конечно, графиня Шербрук собиралась носить этот наряд за пределами спальни. Правда, тот факт, что лежавшее на обнаженной шее и части груди невесты украшение почти полностью закрывало открытое взорам декольте, несколько умилостивил жениха.
Неожиданно для себя Гарет представил Марселлу, стоящую перед ним совершенно обнаженной с одним ожерельем на шее, и огонек чисто мужского интереса начал согревать его кровь. Однако Гарет тут же вспомнил совет Чапела некоторое время не делить с женой брачное ложе. «Судя по всему, придется лишить себя даже этой, одной из немногих приятных сторон женитьбы», — подумал он с мрачной иронией.
Впрочем, как только Марселла оказалась с ним рядом, минутная притягательность вмиг развеялась как дым, а ей на смену пришло осознание суровой необходимости происходящего. По указанию священника Гарет взял руку девушки, отметив при этом, что ее гладкая кожа холодна как мрамор. К его удивлению, Марселла оказалась невысокого роста и едва доставала ему до плеча, несмотря на то, что ее волосы, цвета темного меда, были уложены в замысловатую высокую прическу. Розовые щеки Марселлы побледнели от волнения, хотя Гарет совершенно не представлял себе, из-за чего ей-то расстраиваться в данной ситуации.
«Проклятье, — злорадно подумал он, — это ведь все твоя идея, милочка».
— Возлюбленные чада мои, — елейным голосом начал священник, — мы собрались здесь по радостному случаю…
Гарет едва слышал продолжение речи, твердя про себя, как заклинание, одно и то же: «Лучше, чем повешение… всего лишь формальная женитьба, не более того… отличный способ выпутаться». Он решил как можно быстрее покончить с этим делом и выбросить его из головы, чтобы потом заняться самым главным: поиском убийцы Роберта.
Когда потребовалось произнести обет, голос Гарета звучал так безжизненно, что он и сам его не узнал. Пальцы, надевшие изысканное золотое кольцо на тонкую руку невесты, тоже, казалось, принадлежали кому-то другому, настолько они неловко справились с этой задачей. Лишь выжидательный взгляд священника вернул, наконец, Гарета к действительности.
— Я сказал, ваша светлость, что теперь вы можете поцеловать невесту, — с улыбкой повторил священник.
— Чего ради мне это нужно? — холодным ясным голосом спросил Гарет, глядя сверху вниз на Марселлу.
Этот нарочито оскорбительный выпад заставил священника нахмуриться, а кто-то у них за спиной — очевидно, леди Ханникат, — удивленно вскрикнул. Однако Гарет ожидал реакции Марселлы.
Девушка медленно подняла на него взор и несмело улыбнулась, при этом слабый румянец окрасил ее щеки, а глаза цвета коньяка заблестели от едва сдерживаемого волнения.
— Разумеется, милорд, — ответила она ровным голосом. — Вы знаете, что поцелуй стал знаком предательства в гефсиманских садах. Полагаю, подобный жест вполне уместен и в данных обстоятельствах.