Тайные тропы
Шрифт:
Раскуривая сигарету за сигаретой, бродил по дому Никита Родионович.
Ему было не совсем ясно, почему их держат здесь такой продолжительный срок, когда двухнедельная практика на радиоцентре показала, что и он и Грязнов овладели в совершенстве профессией радиста.
«Невозможно представить, чтобы Юргенс забыл своих учеников, — думал Ожогин. — Хотя теперь ему, видимо, не до нас».
Советская Армия уже вступила на территорию Венгрии, Югославии, Чехословакии и наносила сокрушительные удары по гитлеровцам. Союзные войска развернули военные действия
Дело шло к развязке.
«Во всяком случае, и наша командировка, — думал Ожогин, — не явилась пустым препровождением времени и не прошла бесследно». Работая на радиоцентре, Ожогин и Грязнов сумели установить местопребывание четырех вражеских радистов, действовавших на советской территории. Об этом незамедлительно было сообщено на Большую землю.
… Стрелка приближалась к часу. Скоро должен был прийти из радиоцентра Андрей.
Находясь в течение целого года неразлучно друг с другом, друзья подчас не знали, о чем поговорить: кажется, все пересказано, переговорено, понятен каждый жест, каждый взгляд. А вот стоит остаться одному, как охватывает тревога. И ничего, конечно, особенно нового Андрей не принесет, ничем не обрадует, но как можно уснуть, не дождавшись его!
Как-то вернувшись поздно домой, Ожогин застал Андрея бодрствующим.
— Почему не спишь? — спросил он.
— Одному что-то не спится, — ответил Грязнов. Значит, и с Андреем происходило то же самое.
В городе завыли сирены, захлопали зенитки. Никита Родионович поспешил к окну. До слуха донесся рокот моторов. В комнату вбежал бледный Франц Клебер. Бомбежка вызывала у него припадки малодушия и страха. Трясущимися губами, заикаясь, он проговорил шопотом:
— Опять налет! Что же будем делать?
«Что посеяли, то и пожнете», — хотелось прямо и грубо бросить в лицо фашисту, но Никита Родионович сдержался и пожал плечами.
— Мой бог, что только творится! — пробормотал Клебер и начал проверять, плотно ли завешены окна.
Грохнули первые разрывы бомб, и как бы в ответ еще яростнее захлопали зенитки. Дом содрогнулся, с потолка посыпалась штукатурка, жалобно задребезжали оконные стекла, зазвенела посуда в шкафу.
Клебер бросился в угол, за большой холодильник, и опустился на колени.
Разрывы, одиночные и серийные, сотрясали воздух. Свет мгновенно погас. Взрывная волна в крайнем окне вышибла стекла и сорвала маскировку. В комнату хлынули потоки холодного воздуха.
Никита Родионович быстро надел шляпу, пальто и направился к выходу: оставаться в доме было небезопасно.
— Господин Ожогин, куда вы? — заволновался Клебер.
Как бы не слыша вопроса, Никита Родионович вышел в переднюю, но, вспомнив, что в шкафу стоит чемоданчик с рацией, вернулся в комнату. Клебер куда-то исчез. Захватив рацию, Ожогин через черный ход спустился на первый этаж и вышел в сад.
В воздухе стоял грохот от рева бомбовозов, разрыва бомб и стрельбы зениток. Лучи прожекторов беспорядочно рассекали темноту неба, скрещивались, собирались в пучки, вновь расходились. В разных концах
Осколки рвущихся зенитных снарядов со свистом шлепались о крышу, врезались в землю.
Никита Родионович прошел вглубь сада, в кирпичную беседку, и сел на скамью.
— Хорошо! — шептали его губы после каждого нового взрыва. — Очень хорошо!
Шесть дней назад Ожогин лично сообщил на Большую землю о том, что город наводнен воинскими частями: на кладбище расположились танковые части, прибывшие с запада; на вокзале абсолютно все пути забиты эшелонами с военным грузом; на бывший гражданский аэродром, рядом со стадионом, с неделю назад перебазировалось большое соединение тяжелых бомбардировщиков; в тупике, за элеватором, укрытый маскировочными сетями, стоит состав цистерн с горючим.
Друзья с нетерпением поджидали советские самолеты, и вот сейчас они добросовестно, со свойственной советским людям деловитостью, хозяйничали над городом.
Радость была так велика, что Никита Родионович забыл об опасности, которой подвергался сам, оставаясь в саду. Дом Клебера был расположен недалеко от кладбища, и бомбы падали очень близко. В воздухе послышался зловещий рев. Ожогин выскочил из беседки и прыгнул в узкую щель, находившуюся рядом. Земля задрожала, и невероятной силы взрыв потряс воздух. Посыпались комья земли, щепки… Стряхнув с себя весь этот мусор, Ожогин почувствовал, что лежит на чем-то мягком. Он попытался выбраться из щели, но вблизи вновь ухнули два разрыва, и пришлось опуститься на прежнее место Только теперь Никита Родионович понял, что под ним находится человек. Когда гул самолетов стал удаляться, Ожогин наконец спросил:
— Кто здесь?
— Это… это я, господин Ожогин… Неужели нам конец пришел? — бормотал Клебер.
— Вам-то еще не конец, — усмехнулся Никита Родионович, — а что касается вашего дома, то, кажется, ему действительно капут.
— Что? — в испуге закричал Клебер.
— Я говорю, что в ваш дом, очевидно, бомба угодила.
— Пресвятая дева Мария! — И Клебер вскочил на ноги.
Щель находилась в глубине сада, и сразу нельзя было разобрать, что с домом.
Рокот бомбовозов переместился к окраине города, взрывы прекратились. Постреливали одиночные зенитки. Клебер вылез из щели и бросился к дому. За ним последовал Ожогин.
Предположения Никиты Родионовича подтвердились: вместо двухэтажного особняка была груда развалин…
Несколько минут Клебер находился в состоянии полного оцепенения. Он тупо смотрел в одну точку, потом вдруг заговорил, захлебываясь:
— Картины… картины… бронза… ковры… хрусталь… Мои драгоценности… Я собирал два года… Всю Белоруссию облазил… Я подвергал жизнь опасности… я хотел… я… я… — И, схватившись за голову, Клебер дико, исступленно захохотал.
Он хохотал, подняв руки к небу, издавая нечленораздельные звуки. Потом, перебравшись через развалины дома и угрожая кому-то кулаком, устремился по забитому грудами щебня тротуару вдоль улицы.