Тайные тропы

Брянцев Георгий Михайлович

Моллер извлек из кармана несвежий носовой платок и вытер мокрый лоб.

— Вы этого не сделаете, — пробормотал он.

— Почему вы так уверены?

— Я вас считаю своим человеком.

— А если свой человек будет ставить нас под удар?

— Нет-нет… Этот Абих у меня поперек горла. Вожусь с ним сколько лет… Но если дело принимает такой оборот, я готов последовать вашему совету. Учтите, однако, это хитрая бестия.

— Тем более. — Никита Родионович встал. — Но если вы нарушите свое обещание и начнете вновь совать свой нос, то пеняйте на себя.

— Зачем так грубо, резко? Мы же свои люди… Моллер поднялся со стула,

подошел к двери, ведущей на лестницу, и, приложив к ней ухо, прислушался. Ожогин молча наблюдал за ним.

— Я вот что скажу вам, — зашептал он. — Листовку дал мне майор и попросил понюхать. Понимаете, понюхать…

— Когда нужна будет ваша помощь в деле Абиха, — прервал Ожогин, — я обращусь к вам. Возможно, вместе и завершим всю эту длинную историю. Не возражаете?

— Нисколько. Всегда готов.

— Вот и договорились.

К концу января советские войска уже вошли в Силезию, Померанию, Пруссию, Бранденбургскую провинцию, вышли к Данцигской бухте и отрезали восточную группировку немецкой армии.

Каждый новый день приносил новые радостные вести.

На улицах Варшавы, Кракова, Лодзи развевались победные знамена…

В городе, где жили друзья, паника все усиливалась. Настоящее смятение царило среди торгашей, спекулянтов, завсегдатаев «черного рынка». Крупные дельцы, собственники, видные гитлеровские чиновники вывозили все, что только могли. Центр города почти опустел. Богатые кварталы казались вымершими, дома стояли с забитыми окнами и дверями. Остались кое-где дворники, прислуга, доверенные.

Эсэсовцы неистовствовали. На базарной площади появилась виселица. На ней целую неделю висели окостеневшие трупы. В надписи, прибитой к столбу, сообщалось, что повешенные — предатели интересов Германской империи. Фамилий казненных гитлеровские палачи не назвали, но народ их узнал.

В городе хозяйничали солдаты, полицейские и аферисты всех мастей и оттенков. Появляться на улицах с наступлением темноты, даже при наличии специальных пропусков, было рискованно. В одну из ночей обитатели дома Вагнера услышали треск автоматной очереди. Утром на улице обнаружили труп мужчины. Труп пролежал двое суток. Его убрали сами горожане. Перепуганные смелыми воздушными десантами Советской Армии, немецкие патрули в каждом встречном готовы были видеть парашютиста и зачастую стреляли в прохожих без предупреждения.

Вызванные на очередное свидание к Юргенсу, Никита Родионович и Андрей увидели, что его резиденция охраняется автоматчиками; один расположился в передней комнате, у самых дверей, второй — у входа в дом со двора.

В особняке царил прежний невозмутимый покой. Особняк напоминал островок тишины и порядка среди бушующего моря. Попрежнему внешне невозмутимым оставался и сам Юргенс.

Происшедший разговор носил не совсем обычный характер. Убедившись в том, что участники группы обеспечены всем необходимым и не терпят ни в чем особенной нужды, Юргенс попросил их произвести примерный подсчет продуктов питания месяцев на пять.

На удивленные взгляды друзей Юргенс ответил по-русски:

— Привыкайте, привыкайте… В нашей работе встречается подчас много непонятного, но это не должно вас пугать. В недалеком будущем вы сами узнаете, чем это вызвано.

Никита Родионович и Андрей, вооружившись карандашами и бумагой, сели за вычисления.

Когда вопрос с питанием был решен, Юргенс сказал:

— Прошу

иметь в виду следующее. Клички, вам троим присвоенные: Марс, Сатурн и Юпитер, являются одновременно и паролями. Поэтому тот, кто назовет их вам, независимо от того, кто он, находится в курсе всех дел, и вы обязаны будете выполнять все, что он прикажет. Говорю это потому, что может быть всякое.

— Как это все-таки понимать? Юргенс усмехнулся:

— Время напряженное. Мало ли что может случиться! Сегодня я здесь, завтра — там; сегодня я жив, а завтра меня убьет шальная пуля… Вот так. Забывать об этом нельзя… Кстати, как я говорю по-русски? — вдруг спросил он.

— Лучше, чем мы по-немецки, — сказал Никита Родионович. — Вас можно принять за русского.

— Даже?

— Конечно.

— Это хорошо. Никто из нас не знает, на каком языке и когда придется объясняться. Вы думали над тем, как и каким путем лучше вернуться в Россию?

Ожогин и Грязнов ожидали, что сегодняшняя беседа начнется именно с этого вопроса, к нему они подготовились.

— Думали, — ответил Никита Родионович.

— Ну и как?

Ожогин изложил свою точку зрения. Возвращаться в Советский Союз под видом военнопленных — невыгодно и нежелательно. Нецелесообразно также говорить о том, что они вообще были на территории Германии, так как это может навлечь на них подозрение…

— Не согласен, — прервал Никиту Родионовича Юргенс. — Плена в своих новых биографиях вам не избежать, поскольку вы оказались на территории Германии. Раньше еще можно было сказать, например, что вы жили в районах, временно оккупированных немцами, или были в партизанах, но теперь такие варианты исключены. Остается плен. Плен и побег из плена. Обязательно побег, и причем групповой. Бежало пять, шесть, семь человек, в живых осталось трое. Вопрос: куда бежали, где скрывались, чем жили, что делали? Это надо серьезно обдумать. Фамилии пленных, бежавших из лагерей и погибших, вам дадут. Дадут также наименование лагеря. Не исключена возможность, что придется съездить и посмотреть этот лагерь, чтобы потом суметь рассказать о нем. Допустим и другой вариант: до лагеря вас не довезли, и вы по дороге сбежали. Такие факты имели место. Совсем недавно местные власти выловили четырех русских, бежавших с завода и скрывавшихся в лесах в течение двух лет. Такой вариант тоже подходит.

— Понятно, — кивнул головой Ожогин.

— У меня вопрос, — заговорил молчавший до сих пор Андрей.

— Пожалуйста.

— Радиотехника нам будет выдана?

— Ни в коем случае. Вы сами обеспечите себя техникой на месте, после окончательного упрочения своего положения. Вы убедились, что все это не так сложно, как кажется на первый взгляд.

Беседа затянулась. Ожогин и Грязнов сделали из нее вывод, что Юргенс после ареста Марквардта чувствует себя непрочно, хотя и старается это тщательно скрыть…

— Может получиться так, что мы будем предоставлены самим себе, — сказал Андрей по дороге домой.

— Все возможно, — согласился Никита Родионович. — В панике могут забыть не только нас.

— Ну что ж, не забудут — хорошо, забудут — еще лучше.

… В доме Вагнера никто не спал. Альфред Августович, Абих, Алим сидели в кабинете над картой.

— Мы составили «послужной список» Моллера. Нате, любуйтесь. — Вагнер протянул Ожогину исписанный листок бумаги. — Неточными могут быть лишь даты, а за все остальное ручаюсь головой.