Тайные тропы
Шрифт:
...За завтраком последовал обед. Зорг сам разогрел суп, заправленный рисовым концентратом, сам нарезал несколько ломтиков почти белого, но совершенно безвкусного эрзац-хлеба. Разговор не прекращался ни на минуту. Зорга интересовало, как чувствует себя Юргенс, о котором он отзывался очень лестно, часто ли они видятся с Марквардтом, по ходатайству которого Зорг попал в ведение Министерства иностранных дел.
Потом кто-то упомянул имя Кибица.
— Вы правильно поступили, — сказал Зорг.
— В чем именно? — как бы не понимая вопроса, спросил Ожогин.
— Что передали записки этого мерзавца Юргенсу.
— А-а... — сказал Ожогин.
— Он и получил по заслугам... Его расстреляли...
«Одним подлецом стало меньше», — подумал Грязнов.
— А что вы думаете делать в Аргентине? — спросил Никита Родионович.
— Я еду туда как частное лицо... Сейчас не модно аккредитовывать себя тем, кто ты есть в самом деле... А работа найдется...
В комнату вошла Клара.
— Сколько по твоим? — спросила она мужа.
— Семь тридцать... — ответил тот, взглянув на ручные часы.
— Я пойду на часок... Похожу по воздуху...
— Не возражаю... Но учти, что никто не дал нам гарантии, что эта ночь не будет похожа на вчерашнюю...
Клара ничего не ответила, а лишь странно пожала плечами и вышла.
Когда было без нескольких минут восемь, Никита Родионович тоже поднялся, чтобы уйти.
То ли Зорг почувствовал какую-то связь между уходом жены и Ожогиным, то ли ему действительно не хотелось отпускать собеседников, во всяком случае, он решительно заявил:
— Никуда вы не пойдете... Неизвестно, увидимся мы или нет в будущем. Если вам надоело мое общество, тогда не возражаю.
Ссылка на то, что в залог останется Грязнов, не помогла.
Никита Родионович уже не предпринимал больше попыток отлучиться, чтобы не навлечь на себя подозрений.
Клара вернулась в половине одиннадцатого подчеркнуто грустной и расстроенной.
— Я хотел составить вам компанию, — сказал в оправдание Ожогин, улучив для этого удобный момент, — но ваш супруг запротестовал...
— Сомневаюсь, чтобы вы решились проявить такую смелость, — не без иронии заметила Клара.
...На рассвете к дому подошла машина. Друзья помогли хозяину вынести чемоданы и пожали руки Зоргу и ело жене. Клара, прощаясь, оставила в руке Ожогина конверт. Когда машина скрылась из виду, Грязнов сказал!
— Странно...
— Что странно? — спросил Никита Родионович.
— По-моему, Клара плакала. Я, кажется, видел на ее глазах слезы...
Никита Родионович неопределенно пожал плечами. Слезы у Клары заметил и он. Но сейчас в руке у него был сложенный вчетверо конверт — может быть, в нем есть что-нибудь, могущее объяснить причину слез и непонятного поведения жены Зорга.
Ожогин разорвал конверт, вынул из него исписанный лист бумаги и начал читать вслух:
— «Как мне хотелось побыть с вами хотя бы часок наедине и рассказать обо всем. Я долго думала над вопросом, рассказать или нет, боролась с собой, а когда решилась на это, было поздно. Там, у вас в России, помешали бомбежка и мой внезапный отъезд, а здесь — не знаю, кто и что. Я твердо верила в то, что когда расскажу вам все, жизнь моя в корне изменится. Но, видно, не судьба. Выслушайте правду, какой бы неприглядной она вам ни показалась. Как только вы появились на сцене, муж и его шеф поручили мне заняться вами. В чем они вас подозревали, почему они вам не верили — не знаю. Возможно, вы или ваш друг подали к этому повод. Передо мной поставили задачу сблизиться с вами, расположить к себе и даже... С их стороны, особенно со стороны мужа, было подло и низко толкать меня на подобный шаг. Но они требовали, и я согласилась. Я не могла не согласиться в моем положении. Мне надо было узнать для них то, что вы не досказали о себе, о чем вы умолчали, что осталось неизвестным из вашей биографии для германской разведки. Моя просьба сделать перевод стихотворения и разговор, — помните, там, на улице? — это были первые шаги, сделанные мною по их указке. А потом... Потом я почувствовала, что вы мне нравитесь. Чувство пришло. И чем сильнее овладевало оно мной, тем сильнее я ненавидела их. Странно, дико и уродливо сложилась моя жизнь. Пытаясь спасти человека, любимого мною и любившего меня, я вышла замуж за нелюбимого. Это была ошибка. Я надеялась ее исправить, но — увы! — есть ошибки неисправимые. И любимого человека я своей жертвой не спасла. Он погиб в концлагерях от рук единомышленников мужа. И сама я стала моральной калекой. Я не знаю, что думают о вас они, а я думаю и уверена, что вы честный человек, а таких сейчас мало. Прощайте. Уж теперь мы никогда не встретимся. В мыслях я остаюсь вашей...». Вот она какая Клара, — грустно произнес Никита Родионович после долгой паузы. — Она могла оказаться полезной...
— Да-а, — протянул Андрей. — Но кто же мог предполагать...
...Рано утром друзья связались по радио с Долингером, объяснили обстановку, в которую попали, и попросили указаний.
Через два часа был получен краткий ответ: «Выезжайте».
15
Ударили морозы, но снега еще не было. Солнце почти не показывалось, а поэтому густая изморозь на полях, на деревьях, на крышах домов держалась прочно. Речушки покрылись льдом. Ночью мороз доходил до десяти градусов.
Ожогин и Грязнов пробирались домой на попутных машинах, пользуясь документами, полученными в комендатуре.
Так и не удалось им найти кого-либо из представителей радиоцентра, где они проходили практику, и получить соответствующие аттестаты. Немцы разбежались.
Ехать по железной дороге было почти невозможно. Паника повлекла за собой развал и частичный паралич транспорта. Через основные железнодорожные узлы, забитые составами, пропускали эшелоны, идущие к фронту, а поездам, следующим в глубь страны, не уделялось никакого внимания.
— Так мы и к новому году не приедем, — с досадой сказал Никита Родионович, когда они потратили четверо суток, чтобы проехать сто двадцать километров по железной дороге. — Давай попробуем на попутных...
Друзья вышли на шоссе. Машины двигались часто, но ни одна из них не останавливалась. Не помогали никакие сигналы и жесты. Водители, не снижая скорости, мчались мимо с тревожными, сосредоточенными лицами.
— Я вот что предлагаю, — сказал Андрей, — до темна еще минимум четыре часа. Пойдемте пешком до места ночевки, а там видно будет. Все равно быстрее, чем поездом.
Никита Родионович согласился. Друзья бодро зашагали по шоссе.
...Ночевали в небольшой деревне у самого шоссе.
Следующие полдня друзья продолжали путь пешком, а потом удачно пристроились на большую пятитонную машину.
Вечером, когда совсем стемнело, машина остановилась на площади, где не так давно в числе других горожан Ожогин и Грязнов занимались рытьем окопов.
— Почти дома, — поеживаясь от холода и попрыгивая с ноги на ногу, сказал Никита Родионович.
— Вы что-то часто употребляете слово «дом», — заметил Андрей, — будто и правда у нас тут дом...