Тайные тропы

Брянцев Георгий

— Что за шутки? — произнес старик.

Рудольф вскочил с места и, подбежав к дяде, взял его за плечи.

— В нем больше двадцати килограммов, — с нехорошим блеском в глазах проговорил он. — Было бы лучше, если бы он весил еще больше... Ты пойми, что от него зависит не только мое, но и твое будущее... Ты одинок. Кроме меня, у тебя никого нет. Чем ты живешь?

— Видами на будущее, — спокойно ответил старик.

Рудольф расхохотался.

— На какое будущее? — спросил он.

— Которое ожидает мою страну после войны... За плохим следует хорошее, как за ночью день, как за бурей хорошая погода.

— Ты все философствуешь и не учитываешь, что при любом будущем нужны деньги. Без них немыслимо никакое будущее. Они — все. Смотри сюда. — Рудольф опустился на колени, открыл маленьким ключом чемодан и осторожно поднял крышку. — Смотри... Смотри... я бы не доверил этого отцу, а тебе доверяю. Только тебе...

Чемодан был полон до краев золота. Тут были малые и большие самородки, слитки, монеты разных достоинств, кольца, броши, браслеты, табакерки, портсигары, ложки, футляры от часов.

Старик Вагнер удивительно спокойно смотрел, как Рудольф запускал дрожащие руки в чемодан и любовался своим богатством.

— И что же ты хочешь от меня? — спросил он племянника.

— Чтобы ты сохранил все, — произнес шопотом Рудольф. — Я не могу никому этого доверить.

— Хорошо. Закрой, — сказал Вагнер после некоторого раздумья.

— Ведь я не знаю, где окажусь в момент развязки... Я хотел смыться за границу, но Риббентроп запретил... Из-за золота я могу погубить себя...

— Хорошо. Закрывай, — повторил старик, и хитрая улыбка тронула его губы.

 

Перед входом в гестапо друзья едва не столкнулись с Моллером. Не обратив на них внимания или не заметив их, управляющий гостиницей воровато оглянулся и быстрой походкой пересек улицу.

— Сволочь, — шепнул Андрей.

— Да, видимо, прав Абих, — сказал Никита Родионович.

За Ожогиным и Грязновым час назад на дом был прислан человек. Их к одиннадцати вечера вызывали в гестапо. Они догадывались, что вызов связан с арестом Марквардта, как предупреждал их Юргенс.

Принимал их тот самый майор Фохт, который когда-то вызывал Вагнера и беседовал с ним по поводу вселения к нему Ожогина и Грязнова.

В кабинете плавали голубоватые клубы табачного дыма, и можно было предположить, что незадолго до прихода друзей здесь находилось, по меньшей мере, человек десять. Большая пепельница была полна окурков.

— Прошу садиться, — сказал, улыбаясь, майор. — Меня вы, конечно, не знаете, но мне вы известны... Рад познакомиться. Рассказывайте, как вам живется у этой старой лисы Вагнера.

Друзья внутренне насторожились.

— Жалоб у нас пока нет, — поторопился ответить Ожогин, опасаясь, что Андрей не найдется, что сказать.

— Не мешает он вам?

— Нисколько. Он, кажется, побаивается нас, а потому очень предупредителен и услужлив.

Майор вновь улыбнулся.

— Попробовал бы он быть другим... Но, кроме вас, у него, как мне известно, появились еще квартиранты?

— Один был до нас, а второй поселился недавно, в наше отсутствие, — ответил Ожогин, хорошо понимая, что скрыть факт проживания в доме Абиха невозможно.

Играя большим шестигранным карандашом и пытаясь удержать его на кончике своего пальца, гестаповец продолжал:

— Знаю, знаю... обоих знаю... Первый меня не волнует.

— Он участник нашей группы, — твердо сказал Ожогин.

— Ах, вот даже как! Замечательно... Я забыл, кто он по национальности?

— Узбек.

— Да-да, узбек, совершенно верно... Его хорошо знает Рудольф Вагнер.

— Возможно, — согласился Никита Родионович.

— А как вы смотрите на второго? — сощурив глаза, спросил гестаповец.

Ожогин пожал плечами.

— Трудно судить о человеке, которого так немного знаешь... Но он, по-моему, настоящий немец...

— В это понятие можно вкладывать очень многое, — заметил майор. — Мне хочется знать, чем дышит этот Гуго Абих.

Никита Родионович усмехнулся.

— Как и все мы, воздухом...

На лице майора появились сразу жесткие черточки, улыбка потухла и холодные глаза на несколько секунд задержались на Ожогине.

— Это в прямом смысле, — сухо, но вежливо проговорил он. — Пока есть возможность, пусть себе дышит... Меня интересуют его настроение, его друзья.

Никита Родионович еще после первого вопроса подготовил мысленно ответ.

— Если бы кто-либо из нас троих заметил в поведении Абиха или Вагнера что-нибудь подозрительное, то, могу вас заверить, что не больше как через полчаса об этом знал бы господин Юргенс.

Видимо, сам ответ, тон, которым говорил Ожогин, понравились гестаповцу.

— Иначе и быть не может, — сказал он. — Господин Юргенс вами доволен, но я лично от себя прошу быть повнимательнее и хорошенько посматривать за Абихом.

Ожогин склонил голову в знак согласия.

Майор раскрыл кожаную папку, извлек из нее два листа бумаги, сплошь исписанные с обеих сторон, и положил их перед собой.

— Надо соблюсти одну небольшую формальность — подписать два протокола. Господин Юргенс, очевидно, беседовал с вами о Марквардте?

Ожогин и Грязнов закивали головами.

— Он вам известен еще по России?

— Да, но очень немного...

— Это не важно и не играет никакой роли. Судьба Марквардта предрешена. Через пару дней он... то есть его... Я прошу учинить в конце каждого листа свои подписи, — и немец подал каждому по листу.

— Можно прочесть? — сдерживая улыбку, спросил Никита Родионович.

Майор вскинул свои острые плечи, желая как бы сказать: «К чему это?», но сказал другое:

— Пожалуйста, — и добавил: — если желаете...

Ожогин и Грязнов прочитали протоколы, заранее составленные и отработанные до самых пустячных мелочей. Якобы Марквардт, будучи на восточном фронте, состоял в связи с коммунистическим подпольем, что он приблизил к себе какого-то Иванова, освободил из-под стражи двух русских женщин, что им был отравлен подполковник Ашингер...