Тайные тропы
Шрифт:
— А я не знаю, кто вы? — смело опросил Алим.
Юргенс задумался на мгновение и засмеялся.
— Вы правы. Мы это совершенно упустили из виду. Я представитель германской секретной службы. Вас это не смущает?
Ризаматов отрицательно замотал головой.
— И великолепно... А о подробностях вам расскажут господин Ожогин и его друг Грязнов. Они оба в курсе дела... В чем вы нуждаетесь?
Алим сделал вид, что раздумывает.
— Не стесняйтесь, говорите, что вам надо, — подбодрил Юргенс.
Заметив, как Никита Родионович чуть-чуть мигнул глазом, и, поняв это как поощрительный знак, Алим сказал, что очень плохо питается.
— Так, — и Юргенс потер пальцем переносицу, — больше в этом вы нуждаться не будете. Еще что вам требуется? Деньги?
Ризаматов кивнул головой.
— Женщины вам нужны?
— Нет, — коротко ответил Алим.
— Прекрасно... С ними хорошо, но и без них не плохо... Тогда я вас больше не задерживаю...
14
Часы с кукушкой пробили двенадцать ночи. Сейчас же раздался звон в другом конце комнаты. Там находилась еще пара часов. Никита Родионович с любопытством стал разглядывать их. Это были старинные часы в красиво и тонко отделанных футлярах, вероятно, еще недавно украшавшие залы музея.
Комната напоминала собой антикварный магазин. Все стены были завешаны картинами в дорогих рамах; на столах, этажерках стояли статуи и статуэтки из бронзы, фарфора, серебра; за стеклами шкафов виднелась посуда — баккара; столы, стулья, диваны были сделаны из дорогого дерева. На огромной кровати, занимавшей простенок между двух окон, могли спать по меньшей мере четыре человека.
Дом принадлежал Францу Клеберу, видному биржевому маклеру, недавно возвратившемуся из Белоруссии. Уже второй месяц жили здесь друзья. Сюда, в этот город, командировал их Юргенс для прохождения практики в оперативном радиоцентре и окончательного завершения длительной разведывательной подготовки.
Раскуривая сигарету за сигаретой, сидел Никита Родионович, погруженный в думы.
Ему не совсем ясно было, почему их держат здесь такой продолжительный срок, когда двухнедельная практика на радиоцентре показала, что и он, и Грязнов овладели в совершенстве профессией радиста.
«Невозможно представить, чтобы Юргенс забыл своих учеников, — думал Ожогин. — Хотя теперь ему, может быть, не до нас. А возможно, что и сам он уже покинул Германию.»
Во всяком случае, эта командировка не явилась пустым препровождением времени и не прошла бесследно. И из нее друзья смогли извлечь немалую пользу. Во время дежурства на радиоцентре Ожогин и Грязнов сумели установить место пребывания четырех вражеских радистов, действующих на советской территории. Об этом незамедлительно было сообщено на «большую землю».
«Враг хитер и коварен, но вы, друзья, должны оказаться хитрее и умнее его», — вспомнил Никита Родионович напутственные слова командира бригады Кривовяза.
Никита Родионович всегда возмущался, когда слышал бахвальство и болтовню кое-кого из друзей, считавших гитлеровцев только ничтожными трусами, идиотами, дегенератами. Питая к оккупантам смертельную ненависть, он не считал их глупцами и всегда говорил, что-тот, кто говорит подобное, недооценивает силы врага й принижает значение побед, одержанных советским народом над врагом.
— Враг неглуп, но мы должны быть умнее, — пробормотал вслух Ожогин. — Иннокентий Степанович прав, тысячу раз прав...
И невольно всколыхнулись воспоминания.
Что сейчас делают Кривовяз, Изволин, Сашутка, да и все боевые друзья?
Каждый день приносил новости. Союзные войска вступили в Бельгию, Голландию, Люксембург, Германию; Советская Армия освобождает от гитлеровцев Венгрию, Югославию, Чехословакию.
«Остались ли живы друзья, все ли дождутся победною дня?» — думал Никита Родионович.
Стрелка приближалась к часу. Скоро должен был прийти из радиоцентра Андрей.
Ожогин уже давно заметил, что, находясь неразлучно с Андреем в течение более года, они, будучи наедине, подчас не знали, о чем говорить. Кажется, все пересказано, все переговорено. Лежат рядом, думают каждый про себя или перебрасываются отдельными фразами. Все ясно с полуслова, понятны даже жесты, взгляды. А вот стоит лишь остаться одному, как охватывает какое-то чувство беспричинной тревоги, чего-то нехватает.
Вот и сейчас Никита Родионович не мог уснуть, не дождавшись Андрея.
И ничего, конечно, особенно нового Андрей не принесет, ничем не обрадует, а только вздохнет, войдя в комнату, скажет, как обычно: «Ну, все в порядке», и начнет укладываться спать. Да и Никита Родионович, очевидно, ничего не скажет, а тоже ляжет спать.
Ожогин улыбнулся.
Как-то вернувшись поздно домой, он застал Андрея бодрствующим.
— Чего не спишь? — спросил он.
— Одному не спится что-то, — ответил Грязнов.
Значит, и с ним происходит то же самое.
В городе завыли сирены, захлопали зенитки. Никита Родионович поспешил к окну. До слуха явственно донесся рокот моторов. В комнату вбежал бледный Франц Клебер. Бомбежка вызывала у него припадки малодушия и трусости. Трясущимися губами, заикаясь, он проговорил топотом, как бы боясь, что его кто-нибудь услышит:
— Опять налет... Что же будем делать?..
Внутри Ожогина мгновенно поднялась злоба. Ему хотелось прямо и грубо сказать немцу словами русской поговорки: «Что посеяли, то и пожинаете», но он сдержал себя и только безразлично пожал плечами.