Тайные тропы
Шрифт:
— Союзники! — восторженно воскликнул Алим.
— Да, американцы, — подтвердил Андрей и уверенно зашагал по тротуару, разглядывая машины и людей в них.
Ему впервые приходилось видеть американцев, и они произвели на него хорошее впечатление. Солдаты оживленно беседовали, переговаривались, шутили, беззаботно смеялись. На лицах не видно было и тени усталости. Американцы не проявляли особого интереса к окружающему и заняты были лишь собой. Когда мимо колонны проходили Андрей, Алим и Гуго, никто даже не посмотрел в их сторону.
Офицеры выделялись своей новенькой и совсем не тронутой солнцем и дождем формой, чистыми ботинками, холеными, гладко выбритыми лицами. Они прохаживались мимо машин, дымя сигаретами, посмеивались. Андрей, привыкший видеть солдат суровыми, терпящими лишения, смотрел на американцев с нескрываемым любопытством и даже удивлением Ему показалось, что это все парадное, немножко праздничное и несерьезное. Больше того, если б сейчас эти солдаты бросились к нему, он бы даже не испугался.
«Они не думают о смерти, — мелькнула мысль. — Это хорошо, когда можно во всем видеть только развлечение. В их взгляде нет ненависти к нам, идущим мимо них, — они ведь считают нас немцами и не обращают на нас внимания.»
Эта мысль вызвала неприятное чувство. Андрей вспомнил оккупацию, расправы немцев с мирными жителями, вспомнил советских солдат, усталых, измученных бесконечными боями, вспомнил партизан, своих товарищей, ютившихся в землянках, недоедавших, мерзнувших. Стало обидно.
— Пойдемте назад, — предложил он.
Гуго возразил:
— Мне хочется поболтать с ними.
Абих владел английским и французским языками почти в совершенстве, Грязнов согласился.
Гуго подошел к первому же «Студебеккеру» и по-английски поздоровался с офицером и солдатами. Те сразу оживились и стали выкрикивать приветствия. Двое здоровых парней подхватили Абиха под руки и подняли в машину. Гуго исчез в гуще солдат. Андрей и Алим внимательно наблюдали за этой сценой братания немца с американцами. Андрей любил и ценил Абиха, смелого подпольщика, верного товарища, но ему непонятно было, как американцы, не зная, с кем имеют дело, чуть не обнимаются с первым же встречным немцем. Все это казалось странным. Стоявший рядом Алим смотрел, улыбаясь, на солдат, хлопающих Гуго по плечу, угощающих его сигаретами и жевательной резинкой.
— Веселые ребята, — произнес Ризаматов, — очень веселые...
— Да, — задумчиво сказал Андрей, — им весело... Что ж, это не плохо. Лишь бы только они не забыли тех, кто избавил их от немецких бомб и душегубок.
— Пойдем, — предложил Алим. — Гуго доложит...
Друзья свернули в переулок и направились к дому.
— Наверное, скоро конец войне, — высказал предположение Алим. — Вот хорошо было бы...
Андрей ничего не ответил. Он торопливо шел, не оглядываясь. Вагнер встретил их у калитки.
— Ну как? — встревоженно спросил он.
— В городе американцы, — ответил Грязнов.
— Пришли, все-таки, — покачав головой, проговорил в раздумье старик и запер калитку на ключ.
Постояв некоторое время у забора, он посмотрел на сад, потом прошел по аллее к яблоням, вернулся назад, не зная, что делать. Взгляд его остановился на оставленной у дерева лопате. Обычно аккуратный Вагнер не допускал беспорядков в хозяйстве, все лежало на своем месте, но сейчас он даже не попытался убрать лопату. Он безразлично смотрел мимо деревьев куда-то в пространство. Глаза его были открыты, и глубокая грусть заволокла их влажной пеленой.
27
На пятый день после вступления американских войск в город Вагнеру объявили, что в его доме будут проживать два офицера, и приказали приготовить комнату. Старик воспринял распоряжение новых властей с полным безразличием. Он молча выслушал квартирмейстера и кивком головы выразил согласие. Когда дверь захлопнулась, он вошел в столовую и тяжело опустился в кресло. Последнее время старик стал неузнаваем, он осунулся, одряхлел. Все реже и реже выходил он в сад, хотя там уже хозяйничал апрель, наливались соком деревья, лопались набухшие почки.
— Не этого, не этого я ждал, — то и дело повторял он с грустью.
Он опасался, что скоро вернется его племянник. Это возможное возвращение Вагнер связывал с приходом американцев.
— Пусть живут все, кому хочется, дом уже не мой.
Извещение о новых квартирантах было последним ударом, который привел старика в полное оцепенение.
— Куда же мы их поместим? — спросил Алим Вагнера.
Старик, казалось, не слышал вопроса, он даже не повернулся в сторону своего юного друга и только глубоко вздохнул. Алим положил руку на плечо старику и попытался отвлечь его от нерадостных мыслей:
— Пустим их в спальню, там они не будут нам мешать, а сами перейдем в ваш кабинет.
— Мне все равно, — ответил Альфред Августович, — поступай, как считаешь нужным. — Он встал, подошел к пианино, закрыл его на ключ, снял со стены скрипку и понес ее в кабинет. Оттуда он уже до самого обеда не выходил.
— Плох старик, совсем плох, — заметил Алим.
Андрей понимал состояние Вагнера. Старик чувствовал, что сын его, ставший советским партизаном, не захочет вернуться сюда, по крайней мере сейчас, когда в городе американцы.
Старика с трудом упросили выйти обедать. Он все так же молча сел в свое кресло и нехотя принялся за еду.
Едва только друзья окончили первое, как в гостиную через двор без стука вошел первый квартирант. Это был худой, костлявый майор, высокого роста, с надменным выражением лица. За ним следовал негр-солдат с двумя большими чемоданами, обитыми желтой кожей.
— Добрый день! — бросил вошедший сухо и, не ожидая ответа, спросил: — Где комната?
Алим встал из-за стола и проводил майора в спальню. За ним последовал и негр.
Через минуту Алим вернулся и сообщил тихо:
— Устраивается, раскладывает вещи.
Снова принялись за прерванный обед, но закончить его не удалось. Майор вышел в столовую и, не обращаясь ни к кому, потребовал приготовить ванну. Вагнер молча посмотрел на американца и пожал плечами. Майор повторил требование. Тогда Альфред Августович встал и, сдерживая возмущение, произнес:
— В доме нет слуг.
— Нет, так будут! — почти крикнул американец.
— Сомневаюсь, — ответил Альфред Августович.