Тайный брак
Шрифт:
Он притянул меня к себе, и я прильнула к его плечу.
— Пойми и ты меня, Кейт, — продолжал он. — Я знаю, ты горячо любишь отца, жалеешь его. Поверь, я тоже испытываю к нему сострадание. Он тяжело, неизлечимо болен, и сам знает это. Думаю, он не слишком цепляется за жизнь.
— Верно, — согласилась я. — Часто даже просит… требует, чтобы его убили. Это ужасно!
— Твоей стране нужны мир и успокоение, — сказал Генрих. — Но те, кто сейчас у власти, не могут этого дать. Напротив, ведут ее к полной гибели. Франция нуждается в твердой руке и трезвой голове. Я обеспечу ей и то, и другое. Однако для этого нужно, чтобы люди чувствовали силу, которая их спасет. Мою силу. Силу моего войска, которое находится сейчас на их земле. Иначе они никогда не прекратят раздоры и разорвут страну на нищие куски, а добычу, отобранную друг у друга, проедят и растранжирят.
— Поэтому ты часть добычи поторопился увезти с собой? — спросила я со смехом, указывая на себя.
Он тоже рассмеялся и еще крепче обнял меня.
— О лучшей поживе я и мечтать не мог, — признался он.
Мы отправились по стране, и я все время старалась быть с ним — слушать, как он беседует с самыми разными людьми, убеждает помочь государственной казне, объясняет, почему теперешние военные расходы так необходимы, обещает, что вскоре станет легче… Потом, когда с присоединением Франции страна станет вдвое сильнее, богаче и значительней для всего мира.
И ему верили, его понимали.
Генрих был глубоко верующим человеком. На нашем пути он возносил хвалу Господу, в каждой церкви прося у него помощи и защиты в настоящем и в будущем.
Он стоял не только за веру, но и за ее чистоту. А потому осуждал всяческие секты, различные ереси. Он рассказал об одной такой секте, члены которой называли себя лоллардами.
— Лолларды? — переспросила я. — Какое странное слово.
— Слово английское lollards. Изначально так называлась религиозная община по уходу за больными и погребению бедных. Возникла она в Нидерландах и особенно распространилась у нас в Англии. И тут запахло ересью, и пошла она от Джона Уиклифа. Этот еретик выступал против папы римского, против наших обрядов, отвергал церковь, поклонение святым мощам. Это началось еще до моего рождения, но продолжается уже при мне. Последователей его истребляют огнем и мечом. — Его черные брови сошлись на переносице: не то он просто что-то вспоминал, не то размышлял о чем-то очень горьком и безотрадном. — Одного из этой секты я знал, — снова заговорил он. — Мы были друзьями в годы моей юности… Джон Олдкасл его имя. Он стал во главе лоллардов. Меньше всего я ожидал от него такого вероотступничества. Но людям свойственно с годами меняться. Я тоже изменился, когда вступил на престол. Стал таким, как сейчас. А раньше… Ты бы не поверила, если бы знала меня раньше, что я нынешний и я прежний — один и тот же человек… Джон Олдкасл тоже стал другим. И за это его подвесили и сожгли живым.
Я в ужасе затаила дыхание, хотя слышала и раньше о подобных казнях. Но сейчас о них говорил человек, который, я понимала это, имел самое непосредственное отношение к происходившему.
— И ты?.. — пробормотала я. — Ничего… Не вступился? Генрих мрачно кивнул и опустился в кресло, устремив неподвижный взгляд в пространство. Потом встал, прошелся по комнате и только после этого вновь заговорил:
— Да, он мой самый близкий друг. Вместе мы участвовали в пирушках, в играх. Беседовали часами и обо всем поверяли один другому самое сокровенное. И не заглядывали в будущее. А оно подстерегало нас… Мог ли я подумать, что старина Джон станет еретиком, предаст истинную веру?! Сделается врагом государства…
Опять наступило молчание. Я не сводила глаз с Генриха, мне была страшновата и в то же время отрадна его исповедь. Именно отрадна, так как раскрывала еще одну черту характера моего мужа — он испытывал угрызения совести, его мучило раскаяние.
— …Но что делать… — услыхала я. — Жизнь идет своим чередом. Она продолжается. Я часто молюсь за упокоение его души. Помолись и ты со мной, Кейт.
Я ответила, что охотно сделаю это. В тот вечер я все время вспоминала наш разговор и видела, что у Генриха он тоже не выходит из головы. И еще думала вот о чем: конечно, тот человек предал веру, это ужасно, но все-таки почему такое страшное наказание? Как мог мой Генрих допустить это? Почему не остановил? Значит, он жесток и беспощаден? Да, несомненно… Но, возможно, ему и следует быть таким, иначе он не стал бы победителем, солдатским кумиром…
В ту ночь моей любви к нему, в моей страсти свил себе гнездо страх. Я лежала в темноте с открытыми глазами, и тревожные мысли роились в голове… Знаю ли я по-настоящему Генриха? И чего вообще можно ожидать от человека, способного отдать своего ближайшего друга на позорную и мучительную смерть?..
Ответов я не находила.
Я понимала, вскоре мы опять должны расстаться. Надолго ли — кто знает? Разлуки станут главной приметой нашей жизни. А потому нужно дорожить каждой минутой, проведенной с ним, и не растравлять себя понапрасну, а просто радоваться, что мы вместе, что нам хорошо и мы счастливы любить друг друга.
Примерно в эти дни я сделала для себя необыкновенное открытие, которое вытеснило все мои страхи, опасения и сомнения: во мне зарождалась новая жизнь!
Не сразу я сообщила об этом Генриху — хотела, чтобы предположения полностью подтвердились, а когда наконец сказала ему, то мы оба уже потеряли голову от радости.
— Надеюсь, — сказала я ему, отстранясь от его бурных объятий, теперь для тебя появится нечто более значительное, чем победа в сражении.
Не ответив прямо на мой выпад, он сказал так:
— Битву можно выиграть или проиграть. Тут всегда два выхода. Но для этого ребенка существует лишь одна возможность — он должен появиться на свет! И принадлежать тебе, мне… и Англии. Наш крошечный король… Мы назовем его Генрихом — по имени отца и деда. Он станет королем Англии, Генрихом VI.
— Но, пожалуйста, Генрих… — запротестовала я, улыбаясь. — Разве ты так уверен, что будет мальчик?
— Разумеется! Как же иначе? Неужели мой первый ребенок может быть кем-то еще?
— Мне кажется, он немного и мой тоже, — сказала я.
Он громко и весело рассмеялся.
— Хотелось бы, чтобы ты рожала побольше сыновей. Но если первой родится девочка… что ж, не большая беда. Зато следующим будет обязательно мальчик. И потом еще… И снова мальчик…
— Хорошо, — сказала я, — однако не все сразу. Начнем с одного.
Он подхватил меня и закружил по комнате. Потом неожиданно остановился, вспомнив о драгоценном бремени, которое я уже носила в себе, и осторожно поставил меня на пол.
— Нужно заботливо относиться к нашему сыну, — сказал он. — Никаких неосторожных движений. Ты слышишь, Кейт?..
С той поры я стала чаще замечать, что он смотрит на меня с нежной улыбкой на суровом лице, и чувствовала, как он радуется состоявшемуся браку, тому, как быстро после замужества я зачала. Я понимала: мысли его связаны с Францией, для планов рождение наследника могло бы стать немалым подспорьем. Впрочем, возможно, я ошибалась.
Он выглядел совершенно счастливым, и это его ощущение передавалось мне и заставляло забывать о всех тревогах.