Тайный грех императрицы
Шрифт:
Что, если и Алексея ждет нечто подобное?!
«Не соглашусь, – молча внушал он себе. – Кабы раньше, ну, тогда еще туда-сюда, еще можно было б смиловаться, а теперь, когда Елизавета есть... не изменю ей ни за что, ни за какую жалость не продамся, ни за какие блага в мире!»
– Мне трудно начать этот разговор, – повторила незнакомка, – потому что я не знаю, что вы себе вообразили относительно моего к вам интереса. Но начну я вот с какого вопроса: как вы относитесь к политике нашего государя в Пруссии и во Франции?
Можно было, наверное, удивить Алексея сильнее, но, пожалуй, трудно... Он мигом ощутил себя недорослем-учеником мсье Лаваля, который жил в воронежской глуши у господ Охотниковых и натаскивал
В 1804 году Сенат Франции, доселе жившей без короля (Людовика XVI чернь обезглавила в 1792 году, королеву Марию-Антуанетту в 1793-м, сын их вскоре умер в Тауэре), провозгласил императором корсиканца Наполеона Бонапарта. Это возмутило Александра Павловича, русского государя, который считал Бонапарта не более чем узурпатором, поднявшимся к власти на революционной волне. Александр немедленно заключил союз с Пруссией и объявил траур по герцогу Энгиенскому, отпрыску королевского рода, который был казнен по приказу Наполеона. Оскорбленный Наполеон тут же прервал дипломатические отношения между Францией и Россией. В отместку Александр вступил в союз с Англией. Туманный Альбион был в восторге оттого, что Россия готова «повергнуть наземь чудовище мощи, честолюбия и деспотизма», то есть Наполеона. Александр и его дипломаты, не столько искушенные в хитросплетениях политических ходов, и ахнуть не успели, как оказались вовлечены в военные действия. Союзниками были австрийцы, а Пруссия, которая более всех желала аннексий от Наполеона и королева которой, Луиза, беззастенчиво обольщала Александра, двигать свои войска к линии фронта не спешила. И вот разразилась череда сражений, в которых Россия и союзники терпели одно поражение за другим. Эльхинген, Ульм, Трафальгар... и наконец Аустерлиц, где Наполеон во главе 68-тысячной армии одержал победу над 92 тысячами русских и австрийцев.
– Вы знаете, как это было, – проговорила дама Роза, и в голосе ее не звучало ни мольбы, ни любви, ни страсти – одна лишь едва сдерживаемая ярость. – В войсках только об этом и говорят, думаю, кавалергардский полк не является исключением. Александр приказал Кутузову отойти с великолепной позиции. Император явился на поле боя в сопровождении всего своего штаба, гордый и улыбающийся, как павлин, бесконечно уверенный в победе. Черт его принес! Солдаты думали не о сражении, а о том, как бы получше приветствовать царя-батюшку. А потом разгромленные войска бежали – беспорядочно и отчаянно! Император рыдал под покровом ночи, однако наутро подтвердил Пруссии свои намерения поддерживать ее всеми силами. А в чужих землях остались двенадцать тысяч русских солдат – убитыми и пленными. В России же... вы помните, что было в России?! Ложная весть о победе опередила возвращение Александра, народ встречал его, простираясь ниц перед «непобедимым героем», а он плакал от умиления... плакал лживыми слезами, не находя в себе сил развеять миф о своем величии!
– Сударыня, – сдавленным голосом перебил ее наконец Алексей, – мне тяжко слушать все это. Я солдат и присягал на верность нашему государю-императору, а потому не намерен обсуждать его и осуждать его действия. Родину и государя не выбирают, знаете ли!
– Родину не выбирают, это верно, – кивнула дама. – Но относительно императора вы ошибаетесь. Если бы всему населению... – ну, не всему, конечно, лапотникам возле избирательных урн делать нечего! – если бы обществу России предложили сейчас избрать другого императора, оно откликнулось бы радостно!
– Другого императора? – повторил Алексей, не веря ушам. – Но кого?! Кто он?
– Он! – фыркнула дама презрительно, но тотчас голос ее сделался ровным и убедительным. – Такой человек есть. Он это или она – в любом случае можете быть уверены, что сей человек вполне готов к тому, чтобы принять державу и скипетр и понести их.
– Но государь... –
– Александр, возможно, будет счастлив, когда его избавят от решения непосильных, нелюбимых им государственных проблем. Если вы сведущи в английском... – Она сделала паузу.
Алексей сердито мотнул головой: он говорил только по-французски.
– Да сие неважно, – снисходительно произнесла дама Роза. – Зато я в нем сведуща и скажу, что в английском есть великолепное слово leader, лидер, которым называют начальника, предводителя, вождя и вдохновителя не только по праву рождения или по должности, как императора или полководца, но и по складу натуры своей. Этот человек не может не вести вперед! Что касается Александра, то он не может вести... более того, просто не хочет.
Алексей подумал, что ему все это чудится: вот он стоит перед какой-то женщиной и выслушивает от нее речи настолько крамольные, что голова кружится.
– Знаете, еще когда он был совсем юнцом и только что женился, – продолжала дама Роза, – вернее, когда его только что женила старуха Екатерина, которая мечтала сделать из него наследника, то он писал своему воспитателю Лагарпу: «Я решительно не способен ни к какому соревнованию и жажде знаний, и лишь бы я ел и пил и мог играть, как шестилетний ребенок, и болтал, как попугай, мне более ничего не нужно».
«Откуда вы знаете, что писал юный Александр своему воспитателю?» – хотел спросить Алексей, но не успел, дама Роза предвосхитила его мысли:
– Вы мне не верите? Клянусь, что я в курсе государственной переписки. У меня всюду есть свои шпионы, которые доставляют мне самые разные сведения...
Тут она сделала паузу, которая заставила сердце Алексея глухо стукнуть. На воре шапка горит, и он немедленно подумал, что у дамы Розы могут быть шпионы, вернее, шпионки, в покоях Елизаветы! Сейчас именно это тревожило его больше всего, а предложение принять участие в государственном перевороте (он прекрасно понял, что все эти разговоры лишь прелюдия, вслед за чем последует прямое предложение вступить в комплот против императора) по-прежнему продолжало казаться чем-то не вполне реальным.
– Я не осуждаю Александра, – горячо сказала дама Роза. – Не он первый из государей, кто чувствует себя на троне, словно на том чудовищном стуле, который применялся инквизиторами для пыток своих жертв. Я процитирую вам отрывок еще из одного его послания, написанного куда более откровенно, потому что оно было адресовано другу: «Я отнюдь не доволен своим положением... Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых другими на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах, медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя лакеями... а между тем они занимают здесь высшие места... которые, будучи надменны с низшими, пресмыкаются перед теми, кого боятся... Я сознаю, что не рожден для того высокого сана, который ношу теперь, и еще менее создан для другого, предназначенного мне в будущем, от которого я дал клятву отказаться...» Вы видите, что Александр сам желал бы избавиться от трона? – горячо воскликнула она.
Алексей опустил глаза, пытаясь хоть как-то защититься от пронзительного взгляда, который так и прожигал его сквозь вуаль.
Памятью дамы Розы можно было восхититься, ее логикой – едва ли. Незнакомка основывалась на впечатлениях юноши, незрелого наследника престола, однако совершенно упускала из виду прошедшие годы, которые изменили Александра. Пожелай он отказаться от престола, он бы уже сделал это сам – без помощи доброхотов-заговорщиков. А если сего не произошло, значит, нет у императора таких мыслей, следовательно, всякое действие против его воли будет именно государственным переворотом – столь же незаконным и даже противоестественным в понимании Алексея, как... как скотоложство или содомия.