Тайный грех императрицы
Шрифт:
– Ты?!
Алексей провел по ее волосам раз и два, дивясь тому, как они вздымаются вслед за его ладонью и по ним начинают пробегать искорки.
– Это ты ледышка?!
– Знаешь, когда он меня гладил по голове, ничего такого не происходило, – грустно вздохнула Елизавета. – Даже не знаю почему. Он говорил, что у меня очень холодные волосы и руки. А мне всегда казалось, что это у него холодные руки. И Катрин, помню, всегда кричала, что у него руки, как у рыбы. Он обижался... Кажется, это единственное, за что он мог обидеться на нее.
Алексей даже вздрогнул. Он всю ночь терзался, сказать или не сказать Елизавете про заговор Катрин. Мысли об этом, словно злобные призраки, мелькали среди объятий и поцелуев. Они отравили для него сию долгожданную ночь, и, в конце концов, Алексей разозлился и решил ничего не рассказывать любимой, чтобы еще и ее не накрыть этой злобной тенью. И вот как нарочно зашел разговор про Катрин! Не попытаться ли воспользоваться моментом?
– В голосе твоем обида звучит, – медленно проговорил он. – Ты не любишь Катрин?
– О, было время, когда я всех хотела любить, – грустно усмехнулась Елизавета и, сев в постели, начала медленно заплетать в косу свои легкие, летучие, по-прежнему искрящиеся волосы.
Сердце Алексея глухо стукнуло. Она всегда плела косу перед тем, как сказать, что ему уже пора. Тянула время, словно сил набиралась. Невыносимо от нее уходить!
– Я-то хотела, – продолжала Елизавета, проворно снуя пальцами в прядях, – но меня никто любить не желал. Тем паче Катрин. Она всегда ревновала брата ко мне, а сейчас она меня просто ненавидит.
– Почему? – настороженно спросил Алексей, размышляя, как бы перейти к трудному разговору... И вдруг до него дошло, что делать этого ни в коем случае нельзя! Если он сейчас скажет Елизавете о том, что ее золовка знает об их встречах... Боже мой, да чем это кончится?!
Только одним. Елизавета скажет Алексею, что им нужно немедленно расстаться!
И будет права...
Нет! Он не хочет, это невозможно! Он любит ее, любит до безумия, он умрет вдали от нее, от ее тела, от ее нежности, от ее глаз незабудковых...
– Ты замерз? – рассеянно спросила Елизавета, проводя ладонью по его обнаженному плечу. – Дрожишь... Укройся. Почему ненавидит, спрашиваешь? Думаю, из-за Александра. Она всегда мечтала владеть Александром – и не только как красивейшим из мужчин, но как великим князем, наследником престола, императором. Но он не может принадлежать ей. И я ничуть не удивлюсь, если узнаю, что Катрин, поняв, что никогда не получит власти, задумала убрать его со своего пути, воспользовавшись тем недовольством, которое зреет в семье и в стране и которого Александр не замечает.
Алексей снова вздрогнул.
Она в самом деле что-то знает? Или это просто догадки умной, чуткой женщины, которой свойственно предвидение тайной опасности?
– Они все недовольны Александром, – продолжала Елизавета. – Эта семья вообще толком не знает, чего хочет. Помню, они в свое время мечтали, чтобы прежний император... чтобы его не стало, но потом, когда это произошло, стали делать все, чтобы именно Александр чувствовал себя виноватым за то, что случилось. А он слабый человек... Он сам не знает, догадывался ли он, что его отец обречен погибнуть во время переворота. Да, мой муж дал согласие на участие в заговоре, но такой страшной участи отца не предполагал. О, я никогда не забуду, как это было!
...Александра разбудили после полуночи и сообщили: все-де исполнено.
Он, еще не вполне проснувшись, переспросил:
– Что такое исполнено?
Николай Зубов, брат бывшего фаворита Екатерины, явившийся с докладом, растерялся. Как сказать, что император Павел приказал долго жить?!
Тут пришел вдохновитель заговора – генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф Петр Алексеевич фон дер Пален – и пояснил простыми словами: так, мол, и так, ваше высоче... то есть, ваше величество, да-да, вы теперь именуетесь именно этаким титулом, сударь!
Елизавета тем временем оставалась еще в спальне. Она накинула на себя капот и опасливо выглянула в окно. При слабом лунном свете она различила ряды солдат, окружившие Михайловский дворец. Ей было страшно, но еще страшнее стало, когда в опочивальню ворвался Александр и рассказал, что произошло... Он всхлипнул, и Елизавета обняла его, как сестра. Только такую любовь муж готов был принять от нее, только такую любовь, похожую на жалость, но она уже смирилась с этим и сейчас думала только об одном: утешить его любой ценой. Такими вот – перепуганными, плачущими в объятиях друг друга, похожими на осиротевших детей – и нашел их спустя несколько минут граф Пален.
Он подавил раздражение и сказал почтительно:
– Ваше величество, извольте идти царствовать!
Александр вскочил.
– Нет, – сказал он тихо, но твердо, – я не хочу, я не могу!
В ту же минуту ему сделалось дурно, он начал падать, и жена едва успела поддержать его.
Послали за лейб-медиком Виллие, который констатировал у государя нервические судороги, а в общем, ничего серьезного. Александр Павлович, по его словам, вполне мог выйти к солдатам.
Но еще долго Палену и Елизавете пришлось ободрять совершенно потерявшегося императора, чтобы он исполнил свой первый долг и показался народу. Наконец он решился.
Какое-то время солдаты Преображенского полка и Александр молча, недоверчиво и испуганно, вглядывались в лица друг друга. Александру чудилось, что эти люди сейчас завопят:
– Какой он император?! Это самозванец и убийца! Бей его!
Он ощутимо дрожал.
Наконец Палену неприметными тычками удалось сдвинуть оцепенелого Александра с места и погнать его к выстроившимся поблизости семеновцам. Этот полк считался как бы собственным войском великого князя, тут Александр почувствовал себя легче, к тому же непрестанный, настойчивый шепот Палена: «Вы губите себя и нас! Очнитесь!» – начал наконец действовать на его слабую натуру.