Тайный сыск генерала де Витта
Шрифт:
После недолгих поисков кандидатуры предполагаемой обольстительницы де Витт останавливается на сестре своей жены — Эвелине Ганской.
Эвелина Ганская жила в своём богатом, но скучном поместье Верховня и лишь иногда наведывалась к сестре Каролине в Одессу. Во время одного из таких визитов де Витт с супругой предложили Эвелине принять участие в увлекательнейшей авантюре. Естественно, любительница приключений и авантюр, вот уже несколько лет прозябающая в своем имении, Эвелина с радостью согласилась принять участие в таком интересном и необычном предприятии. Тогда же появилось первое, а затем и второе письмо. Оба письма были составлены в полном соответствии с его слабыми местами: там было восхищение талантом и показ ума корреспондентки, намёки на её
Вот как описывает А. Моруа то впечатление, какое оказали на Бальзака первые письма Э. Ганской: «С юности он мечтал о безумной страсти, о любовнице, которая была бы одновременно и знатной дамой, и куртизанкой… Бальзаку всегда нравились чувственные женщины, но он хотел также, чтобы его любовницы были и чувствительны, и умны, чтобы способны были понимать его произведения, восторгаться ими и, быть может, даже вдохновлять его. Ему казалось, что Ева Ганская — именно такая женщина… Госпожа Ганская привлекла Бальзака тем, что она была “создана для любви”, но ему нравилось также и её начитанность, и то, что у неё три тысячи мужиков, что она носит графский титул, живет в настоящем замке».
Романтичная переписка длилась несколько лет, пока де Витт не решил, что Бальзак созрел для первой личной встречи.
Эта встреча была организованна в тихом швейцарском городке Невшатель, подальше от любопытных глаз. В Невшатель Эвелина прибыла вместе с… мужем. Заочные «влюбленные» наконец-то смогли взглянуть друг на друга.
Как пишет А. Моруа, «Бальзак показался Ганской несколько вульгарным, но она почувствовала, что это бьющее через край жизнелюбие вполне извинительно… Творения казались лучше творца, они представлялись более возвышенными и глубокими… Хотя в своем первом письме Ганская и писала “Ваша внешность ничего не может сказать о вашем пламенном воображении”, она всё же не ожидала, что встретит маленького кругленького человечка без передних зубов, с растрепанными волосами».
Впечатление Бальзака о Ганской было несколько иным. В письме своей знакомой Лоре Сюрвиль он пишет: «Я нашёл в ней всё, что может польстить безмерному тщеславию… Нам двадцать семь лет… мы на удивление хороши собой… у нас чудесные чёрные волосы, нежная шелковистая кожа, какая бывает только у брюнеток… наша маленькая ручка создана для любви… в двадцать семь лет у нас ещё совсем юное наивное сердечко… Я уж не говорю тебе о колоссальных богатствах! Я просто пьян от любви…»
Итак, как и рассчитал де Витт, Бальзак сразу же влюбился — и в Ганскую, и в её богатство. Что касается Эвелины, то она хоть и обменялась с французом «клятвой верности», но никакого впечатления толстый и беззубый Бальзак на неё не произвел. Но ведь не за тем она ехала!
Увы, как вскоре выяснилось, французская разведка недаром ела свой хлеб. Едва Бальзак оказался в Невшателе, как там объявилась маркиза де Кюстин, супруга самого высокооплачиваемого французского писателя-шпиона. Маркиза знакомится с Эвелиной, выясняя, нет ли в её знакомстве с Бальзаком происков русской разведки. Что касается Ганской, то она прекрасно выдержала это непростое испытание. Успокоенная маркиза уехала.
Вторая встреча Бальзака и Ганской проходит уже в Вене, подальше от Парижа. Есть подозрение, что и сам де Витт в это время негласно находился в австрийской столице. Кроме того, новую встречу двух «влюбленных» вполне официально курировал находившийся в то время в Вене с дипломатической миссией генерал-адъютант П.Д. Киселев, испытанный друг и соратник де Витта. Киселев умело вводит Бальзака в высшие дипломатические круги Австрии. Помогла своими старыми альковными связями так же «случайно» оказавшаяся там и Екатерина Багратион. За ширмой этих встреч решаются многие закулисные вопросы. Бальзак, сам того не подозревая, уже начинает работать в интересах России. С французской стороны контроль за этой встречей осуществлял маркиз Астольф де Кюстин. Однако маркиз остается явно за скобками, ибо всё свободное время Бальзак с Ганской проводят у Киселевых. Не только генерал, но и его супруга Софья (Потоцкая) была в курсе всех событий. Бальзак уже попал в расставленные сети.
«Бальзак был польщен приемом, который оказал ему князь фон Меттерних», — пишет А. Моруа.
Из письма супруги князя Мелании фон Меттерних: «Сегодня утром Клеменс (канцлер. — В.Ш.) виделся с Бальзаком. Канцлер обратился к нему с такими словами: “Сударь, я не читал ни одной вашей книги, но я вас знаю…”» Весьма красноречивое признание!
В отношении Меттерниха к Бальзаку чувствуется нежная и ловкая ручка Екатерины Багратион, которая к этому времени всё ещё сохраняла со своим старым любовником дружеские отношения.
Что касается маркиза де Кюстина, то, похоже, его переиграла даже Эвелина Ганская. В письме к своей жене маркиз пишет: «Наш друг (Бальзак. — В.Ш.) поставил меня в затруднительное положение: он познакомил меня с некой полькой, весьма остроумной дамой из степей Украины и самой ученой женщиной с берегов Дона (?), которой перед тем сказал, будто я самый красноречивый человек, которого когда-либо встречал. Я не знал, что мне сказать; если бы я прислушался к голосу гордости, то поступил бы по примеру нынешних светских дам и не раскрыл бы рта. Вместо этого я старался держаться как можно любезнее, но всё время чувствовал себя так, словно играл роль. Мне казалось, будто я разучиваю все одни и те же гаммы. Поэтому я не мог вести себя естественно в обществе этой дамы, которая, впрочем, особа весьма благовоспитанная».
Кюстин не только удивляется проницательности Ганской, но и признается в бесполезности своих потуг выглядеть перед ней лучше, чем на самом деле.
Венская встреча Бальзака и Ганской завершена. По возвращении в Париж Бальзак неожиданно для себя обнаруживает, что вслед за ним прибыла супруга генерала П.Д. Киселева, которую французский писатель в своих письмах именует по её девичьей фамилии — Потоцкая. Однако, рекомендуя Бальзаку Софью Потоцкую-Киселеву, Эвелина обманывает писателя и представляет её своей двоюродной сестрой. Если не принимать в расчет разведывательную деятельность Ганской, то логичного объяснения этом обману нет. Однако, если иметь в виду ту миссию, которую исполняла Эвелина, то очевидно, что она была весьма заинтересована, чтобы скрыть для Бальзака и его окружения родственную связь Потоцкой и генерала де Витта, а потому вполне логично, что Ганская отрекомендовала супругу генерала Киселева как свою кузину.
Софья Потоцкая-Киселева оказалась весьма сведущей в разведывательном искусстве — под стать своему сводному брату. Вскоре она уже обрела достаточную власть над бесхарактерным Бальзаком, удерживая его в состоянии вечной влюбленности в Ганскую и тактично направляя его деятельность в интересах российской внешней политики.
Из биографии Бальзака Андре Моруа: «Графиня Потоцкая настоятельно советовала ему выразить дань уважения графине Аппоньи, супруге австрийского посла. Бывают дипломаты, которые сразу становятся мощными центрами притяжения в тех странах, при правительстве которых они аккредитованы. Именно такими людьми стали, начиная с 1826 года, жившие в Париже граф Антуан Аппоньи и его жена. Они принимали у себя и легитимистов, и сторонников Луи-Филиппа, и писателей, и художников. На этих блистательных приемах, на завтраках, за которыми следовали танцы, бывал весь Париж… Потоцкая усердно наставляла писателя…»
Отныне Бальзак находился под неусыпным надзором российской разведки. В Париже наблюдение за писателем осуществляла сестра де Витта Софья Потоцкая-Киселева. Эвелине Ганской Бальзак пишет: «Госпожу Киселеву я не вижу, я обедал у неё и был с визитом. Вот и всё». Писатель признается, что встречается с Киселевой, хотя и не слишком часто.
Одновременно Бальзак становится полностью зависим от денежных дотаций из России, отправителем которых являлась Эвелина Ганская. Контроль за денежными потоками во Франции осуществляла Потоцкая. При этом Бальзак весьма быстро привык к российским деньгам, а привыкнув, весьма откровенно их клянчил.