Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи
Шрифт:
У Лобсанга шпилька во рту, он держит руки за головой, последними штрихами заканчивая тщательную работу получаса. Как только он вынимает шпильку изо рта и вставляет в волосы, чтобы заколоть последний лоскут разноцветного шелка на нужном месте, он продолжает:
– Вы слышали про настоятеля Кенраба?
Между тем Сёнам приносит мне нефритовую чашку с крышечкой, как пагода, и любопытным серебряным блюдцем в форме лотоса. Я открываю ее, и юноша наливает напиток, который тибетцы называют чаем, из замысловатого латунного чайника.
– Настоятелю Кенрабу, – продолжает Лобсанг, – приснился голос, который ему сказал: «Иди к такой-то горе и
Я отхлебываю варево из масла, соды, соли, кипящей воды и чая, приготовленное в бамбуковом барабане, и принимаю жирную, покрытую мхом лепешку, которую с трудом глотаю.
– Но я не понимаю, – говорю я Лобсангу. – Почему же настоятелю снился этот сон?
– Вот именно, – отвечает Лобсанг. – В этом все дело.
Он поднимается и кладет зеркало на место. Его волосы теперь в идеальном порядке, и он может приступить к не менее замысловатой церемонии облачения в тибетскую одежду, которую он носит с величественным достоинством китайского ученого.
– В этом всио диело, – продолжает он на своем беглом, но плохом английском, надевая тонкий шелковый халат и брюки и завязывая на поясе шелковый кушак.
– Этот вопрос долго изучали, – наконец говорит он. – Совещались со многими ламами и многими известными предсказателями, и наконец было открыто – только представьте себе! – что один монах крал приношения и поэтому бог-хранитель монастыря долго было лишен алтарных приношений, которые принадлежали ему. Чтобы отомстить за себя, бог наслал настоятелю сон, чтобы он обнаружил терму для будущего. Боги-хранители иногда бывают очень злобными!
Говоря это, Лобсанг тщательно разглаживает рукой края своей чубы (халата), в которой он якобы заметил складку. Потом снова садится.
– Чтобы никто никогда не узнал, что в этой книге?
– Нет! Есть некоторые вещи, которые ты не должен знать. Может, хотите еще чаю? Даже вы, чужаки, должны относиться к богам с большим уважением, вы же не знаете, что может статься. Знаете, что сталось с Уильямсоном?
– Начальником политдепартамента, который умер в Лхасе в 1936 году?
– Да. Думаете, он умер из-за слабого сердца, для которого высота 3200 метров оказалась слишком большой? Чепуха, дорогой мой господин! Он умер, потому что сфотографировал богов в гонканге, в святилище богов-хранителей. Вы можете в это не верить, но это факт, известный всем в Лхасе и во всем Тибете… Пожалуйста, берите еще лепешки; они свежие. Сёнам их испек; он хороший мальчик… За несколько часов до того, как Уильямсон умер, совершенно черная фигура вошла в его комнату и забрала его душу… Не хотите еще чаю? Нет? Когда-то я в это не верил, но постепенно убедился. Слишком много фактов, чтобы можно было упорствовать. Ну, может, выйдем? Давайте прогуляемся до моста, если хотите.
Лобсанг готов к спокойному и набожному дню буддиста в отставке. У него мало общего с жителями Ятунга. Он знает, и он прав, что он один из немногих цивилизованных людей в небольшой общине, состоящей из людей всевозможного толка, кроме правильного. Он сидит дома или гуляет по саду. Раз в день, как по часам, он гуляет до моста, читая по дороге молитвы, держа каменные четки в руках за спиной. После одиннадцати часов утра он всегда готов, как если бы регент Тибета, или представитель иностранной державы, или один из пяти-шести важнейших лам во всей Центральной Азии собирались нанести церемониальный визит в его дом.
Вчера Лобсанг рассказал мне, что приезжает Воплощенный. Мне тут же стало ясно, насколько важно это событие, потому что все население деревни принялось ее убирать. Воплощенный едет! Великий учитель!
Сразу после полудня весь Ятунг вышел на улицы. Воздух был прохладен, и солнце ярко светило в горном небе. Все мальчишки радовались и носились вокруг быстрее обычного, а все девочки надели передники (пангден) ярких цветов. Вдоль улицы выложили два ряда белых камней, чтобы отогнать злых духов. Ветви кипарисов горели в медниках у каждой двери, наполняя воздух ароматным и удивительно голубым дымом.
Поэтому знаменитая особа вошла в деревню под дымовой завесой. Перед Воплощенным длинной вереницей ехали монахи на лошадях, слуги с ружьями и патронташами, упитанные настоятели, вьючные животные с мешками цампы, книгами, алтарями, священными картинами. Желтые халаты, алые шелковые шляпы, коричневые и черные меховые капюшоны выделялись взрывами цвета на фоне пахучего голубого дыма, висевшего над деревней, как будто там сложили костер из сигарет.
Вдруг раздались крики: «Вот он! Вот он!» Мальчишки бросились вперед, чтобы посмотреть, женщины опустились на колени, мужчины склонились, молельные колеса головокружительно завертелись. Великий учитель в широком желтом шелковом халате и головном уборе из позолоченного металла возник из голубой дымки на небольшой белой лошади. Ему было двенадцать лет. Он был прелестен.
Я официально отдал дань уважению живому бодхисатве. Знаменитый маленький Учитель сидел по-турецки на некоем троне, покрытом шелками и китайской парчой, посреди храма (см. фото 15). Перед ним лежали приношения, а также двойной барабан (нгачунг), церемониальный колокольчик (трилбу) и бронзовая молния (дордже). Храм был темный, глубокий, загадочный. Люди молча проходили мимо маленького Учителя, кланялись и получали благословение. Те, кто делал достаточно большое приношение, в ответ получали белый шелковый пояс (ката). Ребенок всем возлагал руки на голову. На стенах были видны фрески с буддами, умиротворенно медитирующими в священном самообладании, и ужасающих богов, танцующих на озерах крови, пьющих амброзию из чаш, сделанных из человеческих черепов.
Полностью Учителя звали Нгаванг Лобсанг Гьялден Джигме Чоки Вангчук. Он был сыном Энче Качи из Гангтока. Вскоре он должен был завершить свое образование в одном из больших монастырей Лхасы.
Я предложил несколько рупий одному монаху и получил пояс из рук маленького живого бога. В красивых, блестящих глазах ребенка не было ни следа неуверенности, ни тени сомнения. Он знал, что он один из избранных. Он никогда и не думал по-другому.