Тайный заговор
Шрифт:
— Что ты имеешь в виду?
— Мне не удалось убедить его отказаться от затеи пригласить тебя к нам… На ужин.
Повисла пауза. Бродка не мог вымолвить ни слова. Наконец заговорила Жюльетт:
— Я пела, как соловей, пытаясь отговорить его от этой идеи. Но он не сдается и настаивает на своем. Он полагает, что должен таким образом лично поблагодарить тебя.
— Это… это невозможно! — в ужасе воскликнул Бродка.
— Конечно, невозможно. Но скажи мне, ты знаешь, как нам из этого выпутаться?
Снова повисла пауза, теперь более продолжительная. Наконец Жюльетт сказала:
— Вот видишь, другой возможности нет. Придется сделать хорошую мину при плохой игре. — Она горько рассмеялась.
— Когда? — спросил Бродка, глубоко вздохнув.
— Лучше всего завтра же вечером, — ответила Жюльетт и с нескрываемой иронией добавила: — Если тебе будет удобно.
В тот день Бродке позвонили из полицейского участка и сообщили, что пули, которыми стрелял неизвестный возле дома его матери, были 7,65 калибра и что, скорее всего, оружием в данном случае был «Вальтер ППК» — пистолет, по которому крайне трудно определить преступника или преступницу. Еще ему сказали, что в Мюнхене подобное оружие последний раз было применено три года назад во время особо тяжкого преступления. Случай ясен, оружие установлено, а связь с тем, прошлым, преступлением исключена. Бродку заверили, что будут держать его в курсе расследования. Затем поинтересовались, не заметил ли он чего-либо подозрительного, не чувствует ли за собой слежки?
Нет, поспешил ответить Бродка и положил трубку.
На самом же деле сила его психоза — именно в таком ключе рассматривал Бродка свое состояние — достигла той стадии, когда он сам уже не мог разобраться, что же на самом деле происходит. Море цветов на могиле матери, загадочные намеки мужчины, который подошел к нему на кладбище и заявил, что, дескать, гроб его матери был пуст. Странные замечания соседки. Голос на автоответчике, который, как ему показалось, он снова слышал в галерее Жюльетт. Выстрелы, предназначенные, по мнению полиции, именно ему, Бродке, в качестве предупреждения. Страшный, неразрешимый клубок. Через какое-то время Бродка уже стал склоняться к тому, что неожиданная встреча с профессором Коллином и так некстати пришедшееся приглашение на ужин были каким-то образом связаны с теми загадочными обстоятельствами, которые возникли после смерти его матери. Но Александр тут же отбросил эту мысль. Вероятно, он сошел с ума. Все это какое-то сумасшествие. Он едва не начал сомневаться в своей разумности.
По крайней мере, в том, что касается чужого голоса, который выбил его из колеи тогда, на вернисаже, он наверняка ошибся. Он был на взводе, что, в общем-то, неудивительно, учитывая все события и треволнения последних дней. Но едва Бродка свыкся с этой мыслью, как его вновь одолели сомнения. Голос был слишком характерным, чтобы не узнать его из сотни других. Он включил автоответчик, чтобы еще раз удостовериться в этом. Аппарат пискнул несколько раз, а потом раздались шипение и шум.
Бродка удивился, попробовал снова — результат тот же самый. Он разозлился и начал переключать аппарат, но, как ни старался, слышал то же самое.
— Быть такого не может! — в ярости воскликнул он, с силой ударив ладонью по аппарату. Пленка была стерта от начала до конца, и он не имел ни малейшего понятия о том, как это вообще могло случиться. Сам он, по крайней мере, точно этого не делал.
А кто же тогда? Еще одно звено в череде этих странных «случайностей»? Бродкой овладел страх. Он понял, что за ним наблюдают. Кто-то вломился к нему в дом и стер пленку.
Бродка подошел к двери, осмотрел с обеих сторон замок, но не заметил ни единого следа, который мог бы свидетельствовать о взломе. Он поспешно начал обыскивать квартиру, проверяя, не пропало ли что, не переставлены ли какие-то вещи, что указывало бы на непрошеных гостей. Не найдя ничего такого, Александр, ослепленный страхом и обуреваемый накатившей на него яростью, перерыл все ящики и шкафы.
Несколько минут Бродка бушевал, как ненормальный. Когда, измучившись вконец, он остановился и увидел, что натворил в своих четырех стенах, то упал на стул, поставил локти на колени и обхватил голову руками.
Бродка плакал — то были слезы беспомощности, вызванные тем, что он позволил себе впасть в отчаяние. Казалось, он не узнавал себя. Проклятие, ведь в остальном он был довольно крепким орешком; он должен был быть таким, чтобы преуспеть в своей профессии. Без осознания собственной силы он никогда не добился бы таких высот.
Кто же, черт возьми, затеял эту дьявольскую игру? Какую цель преследовал этот человек — или эти люди? И что за причины были у них — загонять его в столь узкую щель?
На следующий день в начале восьмого Бродка пришел к Коллинам на ужин. Чтобы в беседе за ужином не возникло каких-либо неточностей, они с Жюльетт заранее обсудили все наиболее важные моменты, решив при этом, что по большей части Бродке лучше говорить правду. Конечно, они должны обращаться друг к другу на «вы», что в их ситуации будет не так-то просто.
Бродка вручил Жюльетт букет цветов и поцеловал протянутую руку.
Профессор, казалось, преобразился. Ни следа от того жалкого, отталкивающего существа, которого Бродка видел два дня назад. Коллин был не только одет с иголочки, он искрился хорошим настроением и даже не пытался приукрасить ту неприятную ситуацию, в которой они познакомились.
— Знаете, — сказал он, когда Жюльетт внесла закуску, фаршированные авокадо, — иногда я просто кусок дерьма, уж простите мне столь грубое выражение. Пьян и разнуздан. Это те моменты в моей жизни, о которых мне хотелось бы забыть навсегда. Но имеет смысл задуматься об этом. Алкоголик останется алкоголиком. Надеюсь, я не слишком шокировал вас, господин Бродка?
— Что вы. Я просто удивлен тем, с какой деловитостью вы говорите об этой проблеме. Большинство алкоголиков пытаются скрыть свою зависимость. По меньшей мере ищут ей объяснение.
Коллин поднял обе руки.
— Друг мой, тут нечего приукрашивать и объяснять. Зависимость есть зависимость. — Он откашлялся. — Я только хочу попросить вас об одной вещи. Вам, вероятно, известно, что я, как хирург, возглавляю уважаемую частную клинику. Если общественности станет известно, что я — алкоголик…
— Я понимаю, — сказал Бродка. — И уверяю вас, что это останется строго между нами.
До сих пор Жюльетт вела себя сдержанно, но теперь заметила:
— Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь более приятном?
— Да, конечно же, — откликнулся профессор, — я только хотел, чтобы наша встреча не была напряженной. Пусть наш гость знает, что эта тема для нас не табу. В любом случае я благодарен вам за помощь, которую вы мне оказали.
Профессор поднял свой бокал и выпил за здоровье Бродки. Тот с ужасом увидел, что бокал наполнен красным вином, и подумал, что вечер, возможно, опять обернется катастрофой.