Тайный заговор
Шрифт:
— Это же само собой разумеется, господин профессор.
— Само собой разумеется? О нет, мой досточтимый друг, это абсолютно не так. Вспомните, сколько гостей позавчера было в галерее? Сто? Сто пятьдесят? Но только один из них, увидев человека в столь жалком состоянии, вызвался отвезти его домой.
— Я попросила об этом господина Бродку, — попыталась вставить Жюльетт. — Я знаю его уже давно.
Бродка искоса взглянул на Жюльетт. Ему показалось, что она забыла об осторожности. Одновременно он заметил, что на лице профессора появилась ухмылка.
Потянувшись через стол, Коллин схватил Жюльетт за руку.
— Иметь жену, которая все это терпит, —
Удивительно, но смотрел он почему-то на своего гостя.
Бродке стало неприятно, и он отвел взгляд.
— Вы не женаты? — спросил Коллин, нехотя отпустив руку Жюльетт.
— Разведен, — ответил Бродка, — вот уже десять лет. С моей профессией трудно жить в браке. Кроме того, мы поженились слишком рано.
— Господин Бродка — фотограф и фоторепортер, — пояснила Жюльетт. — Снимает хорошеньких девушек для глянцевых журналов, делает крупные фоторепортажи в Бали, Кейптауне, Нью-Йорке… по всему земному шару. Не так ли, господин Бродка?
Бродка кивнул, а профессор заметил:
— Интересно. Вероятно, вы принадлежите к тому небольшому числу людей, которые любят свою профессию.
— О да, — сказал Бродка, — я ни на секунду не пожалел о том, что стал фотографом. Правда, у большинства людей имеется превратное представление о моей профессии. Быть фотографом — значит много работать, хотя на первый взгляд этого не скажешь. Мои усилия всегда измеряют результатом, как и во всех остальных профессиях, а ведь результат зависит не только от меня.
Профессор с отсутствующим видом посмотрел в свой бокал и, не поднимая глаз, заявил:
— Большинство людей свою работу ненавидят и хотели бы как можно скорее заняться чем-нибудь другим.
— Но не вы, господин профессор, — вежливо произнес Бродка.
Коллин бросил на него недоуменный взгляд.
— С чего вы это взяли, господин Бродка?
— Ну, ваше профессиональное умение широко признано. Вы считаетесь корифеем в своей области.
— Пустое… — В голосе профессора послышалось едва ли не раздражение. — Что значит корифей? Хирургов ценят за их мужество, а не за знания или умения. Теоретически любой из моих ассистентов мог бы провести операцию на сердце, но им не хватает мужества. А как набраться мужества? Только долго наблюдая и ассистируя, пока операция не станет обычным делом, чем-то настолько привычным, что у вас внутри все притупится и в бьющемся сердце вы будете видеть только мышцу величиной с кулак, которая подвержена многочисленным дисфункциям и закупоркам — как мотор в автомобиле. Так вот, я повторяю, когда вы забудете, что перед вами человек, который доверяет свою жизнь вашему врачебному умению, когда ваши чувства максимально притупятся, только тогда у вас есть шанс стать хорошим хирургом.
Профессор взял свой бокал и опрокинул в себя очередную порцию вина. После паузы он добавил:
— Не сомневайтесь, друг мой, из нас двоих вы играете свою партию лучше.
Бродка казался смущенным, а Жюльетт, которой была известна причина алкоголизма Коллина, попыталась сменить тему:
— Не стоит нагружать господина Бродку своими проблемами. Думаю, его больше интересует искусство, чем хирургия.
— Конечно, конечно, — извиняющимся тоном произнес профессор. — Я просто боюсь, что не смогу принять участие в разговоре. Уж простите меня, но в искусстве я не понимаю ничего, ровным счетом ничего. Знаете, мне кажется, что сегодняшнее искусство есть совершенство бессилия. Я придерживаюсь мнения, что настоящее произведение — это нечто большее, чем нагромождение щепок, рельс и телевизоров или манипулирование жиром, нерастопленным салом, кровью и металлоломом. Я ни в коем случае не набожный человек, но полагаю, что богохульство и порнография не являются знаком качества потенции в искусстве.
Жюльетт, рассмеявшись, воскликнула:
— И вот за такого мужчину я вышла замуж! Если бы все было так, как рассуждает Гинрих, то всем художникам пришлось бы брать пример с Рембрандта, а скульпторам — с Микеланджело. Но об этом мы с ним уже неоднократно спорили под угрозой развода и дуэли.
Теперь засмеялся и Коллин, впервые за этот вечер. Затем он повернулся к Бродке:
— У вас с моей женой деловые отношения, господин Бродка?
Жюльетт поспешила ответить вместо Александра:
— Если под этим подразумевается вопрос о том, покупал ли господин Бродка у меня произведения искусства, то ответ будет «да». Он — страстный коллекционер графических работ немецких экспрессионистов.
Бродка усмехнулся и в подтверждение кивнул, а затем, прежде чем профессор успел расспросить его о предполагаемом пристрастии поподробнее, сам обратился к Коллину:
— А вы, профессор? У вас разве нет пристрастий?
— Конечно, у меня тоже есть свое пристрастие…
— Я, — с улыбкой перебила его Жюльетт, но Бродке показалось, что она хотела помешать Коллину договорить.
Тот, однако, не дал сбить себя с мысли и продолжил:
— В первую очередь, действительно ты. Но есть и другие вещи, о которых я грежу.
— Позвольте, я угадаю. Старые ценные книги?
Профессор покачал головой.
— Многие врачи и адвокаты собирают старые книги, — добавил Бродка.
— А я — нет. — Казалось, Коллин раздосадован словами Александра. — Даже если вы сочтете меня мещанином, я все же готов показать вам, в чем заключается мое пристрастие.
Он поднялся. Жюльетт нахмурилась.
— А это не может подождать, пока мы закончим ужинать? Кроме того, мне кажется, что ты нагоняешь на нашего гостя тоску.
Но Коллин только пожал плечами, словно желая сказать, что это исключительно его дело.
— Идемте, господин Бродка.
Александр вопросительно поглядел на Жюльетт, но послушно последовал за профессором в подвал, который представлял собой хорошо освещенное помещение с множеством дверей. Вообще-то, он ожидал, что профессор поведет его в кабинет и покажет собранные им бутылки с коллекционным вином и шампанским, поэтому вполне допускал, что за одной из этих дверей находится винный погреб. Но после того как Коллин открыл двери с двойным замком разными ключами и вошел в подвальную комнату, Бродка замер от изумления и страха: на расставленных вдоль стен стальных стеллажах красовалась впечатляющая коллекция пистолетов, револьверов, винтовок, а также старого оружия. Здесь были заряжающиеся с дульной части кремниевые ружья, охотничьи ружья и кольты. Что же могло двигать человеком, чтобы он собрал такую коллекцию?
Словно прочитав мысли Бродки, профессор подошел к нему и, сверкнув глазами, сказал:
— Знаю, о чем вы сейчас думаете, дорогой мой. Этот человек пытается доказать свою мужественность и возможности. Но это ошибка. Меня восхищает красота оружия, искусство оружейных ремесленников и его история. Не важно, сколько лет оружию — двести или двадцать, — у каждого есть своя история. Вот, возьмите, подержите это.
Он протянул Бродке своеобразно изогнутый пистолет и пояснил:
— Пистолет Рота-Зауэра, изготовлен Зауэром в Зуле и Ротом в Вене. Заряжается сверху, поворотный затвор, калибр 7,65.