Тчаи: Сага странствий (переработанный перевод)
Шрифт:
— Согласен за пятнадцать цехинов, и ни гроша меньше.
— Ну ладно, — согласился Адам. — И ты должен достать мне одежду, который носят возчики.
— Хорошо, но имей в виду: не бери с собой ничего металлического — железо раздражает часчей. Сними все с себя, натрись навозом и вот этими листьями, пожуй травы, чтобы их не беспокоил запах у тебя изо рта. И поторопись, потому что я заканчиваю погрузку и отправляюсь через полчаса.
Рейш сделал, как ему было велено, хотя тело и голова ужасно чесались от пропотевших старых лохмотьев и широкополой шляпы, которыми снабдил его проводник. Эмминк — так назвался возчик. — обыскал Адама, чтобы удостовериться, что при нем нет оружия — ношение его в пределах города строго запрещалось. Потом приколол к его плечу
— Вот что они выдают вместо разрешения. Когда пройдешь через ворота, произнеси свой номер, просто «Восемьдесят шесть!». Больше ничего не говори и не сходи с повозки. Если они унюхают, что ты чужак, я ничем не смогу тебе помочь, так что на меня не надейся и даже не смотри в мою сторону.
Рейш и так чувствовал себя не очень уверенно; слова Эмминка совсем не прибавили ему бодрости духа.
Повозка, грохоча, покатила на запад, к цепи серых холмов. Она везла тушки камышовых грызунов — выпученные желтые глаза и ряды застывших желтых лап представляли довольно неприятное зрелище.
Эмминк был мрачен и неразговорчив: он не выказывал никакого желания узнать, почему Рейш хочет посетить Дадиче, и Адам, после нескольких бесплодных попыток завязать беседу, умолк.
Они поднималась вверх по дороге — генераторы, установленные на колесах, выли и стонали. Въехали в небольшое ущелье, которое Эмминк назвал Белбалским. Наконец, перед ними раскинулся Дадиче: город дикой и какой-то устрашающей красоты. Рейша еще больше охватило беспокойство. Несмотря на засаленную одежду, он нисколько не походил на других возчиков и мог только надеяться, что пахнет так же, как они. А Эмминк? Насколько он надежен? Рейш исподтишка оглядел его: высохший человечек, лицо цвета вываренной кожи, огромный нос, узкий лоб и крепко сжатые губы. Он, как Анахо, Траз и сам Адам, принадлежит к расе, возникшей на далекой планете — их общей родине. Но как сильно он отличается от землян! Эмминк настоящий сын Тчаи, выросший на ее скудной почве, среди мрачного ландшафта неярких густых тонов, под янтарным светом гаснущего солнца. Нет, он не может доверять Эмминку! Оглядывая обширную панораму Дадиче, Адам спросил его:
— Где ты разгружаешь свою повозку?
Тот отозвался не сразу, словно искал предлог, позволяющий избежать ответа.
— Там, где дадут лучшую цену, — ворчливо ответил он наконец. — На Северном рынке или на Речном, а может быть, на базаре.
— Понятно. — Адам указал на массивное белое здание, которое отметил прошлым днем. — А вон тот дом, видишь? Что там?
Эмминк равнодушно пожал своими узкими плечами.
— Откуда мне знать? Я покупаю, перевожу и продаю; больше меня ничего не касается.
— Ясно. Ну ладно, я хочу, чтобы ты проехал мимо него.
— Мне не по дороге, — проворчал возчик.
— Наплевать. За это я тебе плачу.
Тот снова что-то проворчал и минуту сидел молча. Потом произнес:
— Сначала на Северный рынок, чтобы я мог зарегистрировать свой товар, потом на базар. По пути проедем мимо твоего дома.
Они съехали с холма, потом миновали пустошь, усеянную мусором и всякими отбросами, затем — сад, где росли кусты с перистыми листьями, над которыми летали яркие черно-зеленые насекомые. Впереди поднималась окружающая Дадиче стена вышиной в тридцать футов, возведенная из какого-то блестящего, очевидно синтетического, коричневого материала. Повозки из Перы проезжали через ворота. Их осматривала группа субчасчей в пурпурных шароварах, серых рубашках и высоких остроконечных шапках из черного фетра. На поясе у них были сабли, в руках — длинные острые жерди, которыми они тыкали в груз на прибывающих повозках.
— Зачем они это делают? — спросил Адам, когда субчасчи вяло и равнодушно принялись прокалывать товары на повозке, стоявшей перед ними.
— Чтобы зеленые не пробрались в город. Сорок лет назад сотня головорезов проникла в Дадиче, спрятавшись среди ящиков и мешков; они пролили здесь много крови, прежде чем их перебили. О, синие — злейшие враги зеленых, им только и дай убивать друг друга!
— А что я отвечу, если они начнут задавать мне вопросы?
Эмминк пожал плечами.
— Твое дело. Если спросят меня, я объясню, что ты заплатил, чтобы я доставил тебя в Дадиче. Разве это не правда? Попробуй сказать им что-нибудь другое, если у тебя хватит смелости... Выкрикни свой номер, когда я назову мой.
Адам невесело улыбнулся, но промолчал.
Очередь дошла до них. Эмминк проехал ворота и остановился у красного прямоугольника.
— Сорок три! — прохрипел он.
— Восемьдесят шесть! — изо всех сил крикнул Рейш.
Субчасчи шагнули вперед, прокололи железными прутьями кучу наваленных тушек камышовых грызунов. Один из них, — коренастый кривоногий человек с лицом словно придавленным книзу, скошенным, как у Эмминка, подбородком и маленьким носом-картошкой, — обошел повозку сзади. Низкий от природы лоб еще больше нависал под тяжестью фальшивого черепа, возвышавшегося конусом на шесть-семь дюймов над его головой. Кожа субчасча была свинцового цвета с синим оттенком — но возможно, он ее красит. Короткие толстые пальцы, широкие ступни. Адам решил, что он гораздо дальше отошел от своих предков, особенно современных землян, чем подражающий дирдирам Анахо. Субчасч безразлично оглядел Эмминка и Рейша и, махнув рукой, отступил. Возчик взялся за рычаг; они двинулись вперед по широкой улице.
Эмминк с кривой усмешкой обратился к Адаму:
— Тебе повезло, что сегодня нет никого из часчей, особенно их капитана. Они бы учуяли, как ты потеешь. Даже я почувствовал запах. Это признак страха. Если хочешь сойти за возчика, научись хладнокровию.
— Ты слишком многого от меня хочешь, — возразил Рейш. — Я стараюсь как могу.
Повозка катилась по городу. В садах он то и дело видел синих часчей, подрезающих деревья, двигающих каменные вазы, спокойно прогуливающихся в тени, окружающей их дома, крытые круглыми куполами. Иногда до него долетал терпкий, резкий, острый аромат, исходящий от растений или вазы с цветами, запахи горящего смолистого дерева, сладковатого мускуса — странные сочетания, волнующие своей неопределенностью; он не мог сказать, противны они ему или, наоборот, притягивают своей изысканной необычностью.
Дорога вдоль домов тянулась несколько миль. Синих совершенно не заботили тайны их личной жизни, их жилища часто находились очень близко от дороги. Сейчас можно было их видеть за работой. Но Рейш не заметил ни единого случая, чтобы часчи трудились вместе со своими человеческими прислужниками, — они работали отдельно и, если случайно оказывались рядом, делали вид, что не замечают друг друга.
Эмминк ехал молча. Адам выразил удивление, что синие почти не обращают внимания на проезжающих мимо. Возчик презрительно фыркнул.
— Не обманывайся! Если думаешь, что они тебя не замечают, попробуй спуститься и войти в сад или в дом! Не успеешь глазом моргнуть, как тебя скрутят и отошлют в цирк, где ты будешь их потешать. Хитрые, коварные твари! Настолько же нелепые, насколько жестокие! Подлые и безжалостные! Слышал, какую шутку они сыграли с несчастным Фосфером Аяном, возчиком? Он всего на минуту слез на землю, чтобы сходить по нужде: конечно, страшная глупость с его стороны. Разве трудно было предвидеть последствия? Так вот, ему связали ноги и посадили в чан, наполненный нечистотами, доходящими до подбородка. На дне находился клапан. Нечистоты подогревались, и когда становилось уж очень горячо, Фосферу Аяну приходилось нырять и открывать клапан. Гадость начинала замерзать, и ему снова надо было добираться до дна, так что эта дрянь то обжигала его, то заставляла дрожать от холода. И все же он не потерял самообладания — продержался целых четыре дня, и тогда его отпустили, чтобы он всем рассказывал в Пере, как его наказали. Так что, видишь — они каждый раз приноравливают шутки к своим жертвам и их проступкам; одним словом, весельчаки, каких еще свет не видывал! — Эмминк измерил Рейша оценивающим взглядом. — А ты как хочешь им напакостить? Я могу почти точно предсказать, какое наказание тебе выберут.