Те триста рассветов...
Шрифт:
– Кто попадется, говоришь, - перебил его Зубов.
– Немцы попадутся, вот кто! Стратег липовый. Подумай, дурья голова: малейшая выбоина, камень в траве, палка, наконец, - и шасси долой! Да что там шасси, самолет на земле - отличная мишень, а два советских летчика - прекрасный подарок накануне большого сражения. А что о нас скажет «особняк»? Сдались врагу! И попробуй потом отмыться. Нет, брат, такого подарка ни «особняку», ни немцам я преподнести не могу.
– А дивизия? Ты что же, забыл?…
– Все помню, Дима, но авантюризмом заниматься не намерен и тебе не советую.
Летчики
…Зубов и Езерский взлетели с наступлением сумерек. Набрали высоту, пересекли линию фронта. Но, странное дело, [50] Зубов, всегда отличавшийся пунктуальным выдерживанием курса, стал вдруг упорно отклоняться на запад.
– Что случилось, Володя?
– удивился Езерский.
– Возьми курс триста.
В ответ услышал поток сердитых слов:
– Ну, где этот твой выгон? Сидишь там, как пень, а я ищи эту чертову поляну… Давай команды!
– Нельзя сказать, чтобы я сильно удивился его словам, - рассказывал Дима позже.
– Но ты поймешь, как я был благодарен Зубову за то, что он переборол себя. Повесил два САБа…
– Вот здесь, - перебил я Дмитрия, - ты уже был виден как на ладони!
– Не может быть!
– Представь себе, может. САБы осветили не только землю, но и вас. Говорю Казакову: «Смотри, самолет садится…» Он не поверил. «Люстры» погасли, и я потерял вас из виду. Действительно, трудно было поверить.
…Зубов, убрав газ и обгоняя мерцающую лампу светящей бомбы, почти спикировал к краю поляны. С высоты он уже выбрал точку выравнивания - два одиноких дерева на краю выгона - и, когда оказался рядом с ними, травянистая земля уже бежала в нескольких метрах под колесами.
– Ну, господи благослови!
– крикнул он, покачивая ручкой и словно нащупывая опасную землю.
Военная удача! Кто из фронтовиков не думал о ней, когда поднимался в атаку, пикировал на вражеский опорный пункт или таранил гусеницами танка передовую противника? Она как жар-птица: или наделит человека сказочной неуязвимостью, или отвернется с первых же шагов боевой жизни. Мой командир Владислав Лайков совершил в войну пятьсот пять боевых вылетов - и ни царапины. А летчик Петр Купченко на первом же вылете получил осколок снаряда в лицо. А сколько таких случаев! Пройдет, бывало, солдат сквозь огни и воды, за одни лишь сутки побывает и в огненном шквале артиллерийской подготовки, и под дождем авиабомб, и под смрадным брюхом атакующего танка, и под смертельным ливнем автоматного огня. Словно раскаленным жгутом проткнута пулями и осколками его шинель, как котел, гудит голова, нет, кажется, вокруг непростреленного места. А он жив и невредим! Но бывает, едва солдат сделает первый шаг в бою, как пуля сбивает его с ног, осколок
Однако фронтовики знали: помогают военной удаче смелость, твердый расчет и мужество. Разве эти двое, решившись, [51] казалось бы, на безрассудный шаг - посадить самолет в темноте, на пятачок земли среди врагов, - шли на риск вслепую? Нет, конечно! И все же в том полете надо было иметь немного везения и чуточку военной удачи…
Едва самолет коснулся земли, Зубов придержал ручку, чтобы не допустить отделения. Самолет, потеряв скорость, тут же остановился.
– Есть на свете бог, - шепнул про себя Зубов, - шасси цело…
Езерский, сбросив лямки парашюта, во весь рост поднялся из кабины, чтобы лучше видеть крайние дома деревни. Зубов что-то крикнул ему и резко дал газ.
– Гляди вперед!
В той стороне, куда развернулся самолет, металась по выгону белая коза. Можно было разглядеть и женщину, испуганно присевшую к земле. Езерский бросился к ней.
– Господи, неужто наши?… - радостно воскликнула худенькая старушка.
– Свои, мамаша, свои!
– едва сдерживая дыхание, крикнул Езерский.
– Да как же вы, родные? Ведь немцы в деревне!
– Ничего, мамаша, мы знаем. Не волнуйтесь за нас. Мы ищем немецкие танки. Где они? Мамаша, немецкие танки, случаем, не проходили здесь, через вашу деревню?
Женщина уставилась на Езерского.
– Не знаю, ей-богу, не знаю… - растерянно залепетала она.
– Много их здесь было: и танков, и машин ихних бесовских. Всю деревню испоганили, ироды!
– Ну а танки? Мамаша, вспомните, где-то здесь должно быть много танков. Где они? Куда прошли?
Лицо женщины сморщилось от мучительного напряжения. Она поняла, что требует от нее летчик, но чувства и мысли ее, похоже, окончательно смешались. Езерский видел ее растерянность и страх, вероятно, за них, оказавшихся в гуще немецких войск.
Шли дорогие секунды. Езерский начинал понимать, что растерянная старушка в его деле не помощник. «Как глупо все получается, - в отчаянии подумал он.
– Такой риск всего лишь в расчете на случай… Какая досада! Зубов был прав».
Именно в этот момент Езерский увидел бегущего от крайней хаты мальчика. Он стремительно несся по дуге, почему-то обходя самолет кустами. На какое-то мгновение он скрылся и, когда появился вновь, от самолета его отделяло не более двадцати метров. [52]
Езерский тут же забыл о мальчишке, потому что Зубов вдруг привстал из кабины и надсадно крикнул:
– Немцы! Быстрее в самолет!
Штурман оглянулся и выхватил из кобуры пистолет, но ничего не увидел, да и рассматривать уже было нечего - со стороны деревни из темноты часто замелькали вспышки автоматных очередей. Над самолетом молнией пронеслись несколько пулеметных трасс.
– Господи, что ж теперь будет?
– громко запричитала старушка.
Езерский бросился к машине и тут же с разбега наткнулся на мальчишку, едва не сбив его с ног. На штурмана снизу вверх, не мигая, глядели широко раскрытые детские глаза. В них были и удивление, и восторг. Мальчишка был бос, обтрепан, мокрые его штаны прилипли к коленям. Он прижимал к груди руки, словно силясь что-то сказать.