Те триста рассветов...
Шрифт:
«Не знаю, что меня толкнуло, - рассказывал потом Езерский, - уже с крыла самолета оглянуться. Может быть, последняя надежда узнать хотя бы что-нибудь для дела или эти его просящие глаза».
– Мальчик, где немецкие танки? Не видел?…
И тут произошло настоящее чудо, в которое до сих пор с трудом верилось Езерскому и Зубову. Мальчишка как будто ждал этого вопроса. Он не задумываясь протянул руку на юго-восток, в сторону далекого леса. Тут и старушка закивала головой, указывая палкой в ту же сторону.
– Сколько?!
– стараясь пересилить шум мотора, з(аорал Езерский.
– Девяносто семь! Я считал…
– Дядя летчик, прилетай скорее!
Крик мальчика утонул в реве мотора. Зубов дал максимальные обороты, и машина, несколько раз подпрыгнув, повисла над выгоном. Езерский, упершись коленом в сиденье, рискуя вывалиться за борт, развернул пулемет в сторону немцев, и белые шмели ШКАСа устремились навстречу вспышкам немецких автоматов…
По донесению экипажа Зубова полк подверг бомбардировке лес юго-восточнее Кром. В ответ его кущи взорвались ожесточенным пулеметно-артиллерийским огнем. 4-я танковая дивизия уже не таилась и деваться ей было некуда…
– Странно, - не переставал удивляться Дмитрий Езерский, - из всех впечатлений того полета я больше всего почему-то запомнил глаза деревенского мальчишки, его жалкую фигурку и тоненький умоляющий голосок: «Прилетай скорее!…» [53]
И все же день великого сражения - 5 июля 1943 года - наступил для нас внезапно. Ведь мы воевали на Курской дуге достаточно напряженно уже с весны.
Примерно в 2 часа 30 минут, возвращаясь с боевого задания, мы с Казаковым пересекли линию фронта. Ночное небо начинало понемногу светлеть. Занимался рассвет. Немцы в эти часы почти не стреляют - спят или готовятся к дневной боевой работе, не обращая внимания на одиночные бомбардировщики. И тогда, помню, стояла предутренняя фронтовая тишина. Мерно стрекотал мотор, слегка клонило ко сну.
Вдруг позади засверкали, забились, освещая все окрест бело-оранжевым светом, всполохи небывалой силы.
«Ночники» - народ, приученный хорошо разбираться в свойствах фронтовых огней. Малейший проблеск на земле или в небе мгновенно фиксируется натренированным глазом. Каждая светящаяся точка непременно должна о чем-то рассказать. Негласная азбука огней быстро и твердо усваивается экипажами, без этого просто нельзя летать. Непродолжительный свет посадочного прожектора во многом отличается от главного врага «ночников» - зенитного прожектора. Склад боеприпасов горит совсем не так, как обычное строение. Вспышки разрывов артиллерийских снарядов и мин - это совсем не то, что мощные оранжевые всплески «катюш». Мигание автомобильных фар никогда не спутаешь со светляками карманных фонариков.
Тогда под нами творилось что-то невиданное! Сонливость как рукой сняло. Казаков еще подвернул машину, чтобы лучше видеть происходящее, и перед нашими глазами на многие километры открылась предутренняя земля, освещенная сплошными молниями разрывов. Вспышки тысяч выстрелов, малиновые хвосты реактивных снарядов, бушующее море огня по ту сторону фронта создавали впечатление внезапно ожившего вулкана. Слитный орудийный гул подавил даже звук мотора. Мы удалялись от линии фронта, а огонь разрывов все продолжал отражаться на крыльях самолета.
После посадки мы обратили внимание, что летчики, штурманы, механики, техники - весь аэродромный народ - замерли и смотрят в одну сторону, на запад, где далекий небосвод светился незнакомым и тревожным пульсирующим пламенем.
Начальник штаба полка майор Шестаков торопливо вышел [54] из штабной палатки, посмотрел на дрожащее зарево, потом, словно удостоверившись, что все идет по плану, взволнованно произнес:
– Началось! Наконец-то…
Событие, которого мы ждали с нетерпением и беспокойством, свершилось. В этот день все как бы стало на свои места. Прогнозы Верховного Главнокомандования Красной Армии о месте и времени готовящегося наступления противника под Курском оправдались. Еще в середине июня мы были ориентированы на сильное наступление немцев из районов южнее Орла и севернее Белгорода по сходящимся направлениям на Курск. В конце месяца командование точно знало, что наступление последует между 3 и 6 июля.
Все это явилось прямым следствием небывало интенсивной по размаху работы разведок, всестороннего и многократного анализа сложившейся обстановки, точного, научно обоснованного предвидения. Нас, рядовых войны, беспокоило - выдержат ли наши войска очередное летнее наступление противника. За два года войны, так уж случилось, что летом наступали немцы, а зимой - мы. Мы, безусловно, научились противостоять сильному врагу, навязывать ему свою волю, тактику, успешно предупреждать его замыслы. Иными словами, мы научились хорошо воевать. И вот именно поэтому каждый из нас с заметным волнением прислушивался к гулу сражения, который то нарастал, словно приближаясь к аэродрому, то становился слабее, как будто растворялся в синеве летнего неба. В этом грохоте, размытой расстоянием дымной мгле по-особому остро ощущалось несоответствие всего происходящего с красотой изобильного русского лета, с напоенным луговыми ароматами воздухом, с мирным покоем зеленеющих лесов.
– Как считаешь, будем драпать, собирать вещички или погодить маленько?… - иронически спросил меня Слава Еркин, намекая на очередное отступление. Шутки такие на фронте, прямо скажем, не проходили - были на то и особисты, и активисты… Но на этот раз, похоже, все прощалось.
– Будем, - ответил я, - только не на восток, а на запад и не драпать, а наступать.
– Это как же понимать?
– В прямом смысле. Есть приказ: сегодня за ночь не меньше трех вылетов сделать. Майор Лаврентьев уже готов искать новый аэродром на западе. На западе, а не на востоке! Понял? [55]
– Эх, скорее бы вечер. Страсть как хочется руку к доброму делу приложить!… - заключил Еркин, и я понимал его.
Настроение у нас было боевое, а длинные летние дни, вынужденное ожидание вечера изводило летчиков. Короткие же ночи не позволяли использовать всю мощь авиаполка, как это было, к примеру, под Сталинградом. И мы искали способы повышения эффективности наших бомбежек. Так, лейтенант Г. Е. Уваров предложил взлетать сразу после захода солнца, чтобы использовать светлое время для набора высоты над своей территорией. Многие экипажи, используя усталость войск противника после ожесточенных дневных боев, били по целям на передовой с высот в два раза меньших, чем заданные. Это намного увеличивало риск быть сбитым, но над соображениями безопасности доминировала главная идея: наносить максимальный урон противнику, не давать ему ни минуты покоя, изматывать беспрерывными ударами.