Те же и Скунс
Шрифт:
– Есть у нас, знаете ли, обычай, – пояснил Плещеев, пока спускались по лестнице. – Коллектив, сами видели, небольшой, работа достаточно специфическая, мало ли что может случиться. Вот и решили добиваться полной уверенности друг в друге. Новеньких, конечно, в первую очередь касается…
У Наташи сразу встала перед глазами сцена с графином. Да уж. Классический случай взаимовыручки и понимания. Хотя… всякое ведь приключается в повседневном быту, мало ли кто кого недолюбливает. Но зато когда придётся встать спиной к спине…
– И поэтому, – продолжал Сергей Петрович, – мы договорились, что каждый вновь поступающий член коллектива должен принимать бой против уже принятых сотрудников. Чтобы сразу проверить
– П-понимаю, – чуть не споткнувшись на ступеньке, выдавила Наташа. Во рту предательски пересохло, она поняла, что мама была права аж на все триста процентов, и собралась было вякнуть, мол, поступала всё-таки в секретарши, а не в группу захвата, по крышам и чердакам за преступниками гоняться… Она вовремя прикусила язык. Принимая на работу, Сергей Петрович не экзаменовал её по рукопашному бою, но, может быть, это подразумевалось? Чтобы в случае чего даже секретарши могли отстоять офис от бандитского нападения?.. Она вообразила себя в камуфляже за пулемётом, потом беспомощно подумала про свою старшую напарницу Аллу. Та не производила впечатления какой-либо крутизны, но… почём знать… обещала же подойти, значит…
Силовая группа в составе четырёх мужчин и одной девушки поедала большой брикет подтаявшего мороженого, рассевшись вокруг него на полу. Всех пятерых Наташа уже как бы знала, со всеми как бы здоровалась, но в тот миг лица слились для неё в сплошное пятно, Полтора миллиона, напомнила она себе. Полтора миллиона. Может, и не убьют…
При виде начальства крутая команда свернула импровизированную пирушку. Бритоголовый Багдадский Вор позвал собак и отдал им мороженое, оставшееся на фольге.
– Нет бы шефа любимого угостить, – проворчал Плещеев. И тут же улыбнулся с выражением законченного садиста: – Кого первого, Наташечка, бить будете?..
Ей натуральным образом «поплохело» при виде поднимавшихся на ноги мужчин, и она, сглотнув, жалобно обратилась к Кате:
– Можно мне… с вами…
Та безразлично пожала плечами и сделала приглашающий жест – становись, мол. Катя Дегтярёва вовсе не напоминала этакую карикатурную амазонку, гору мышц с огрубелым мужеподобным лицом. Обычная молодая женщина, лет на десять старше Наташи, не очень-то догадаешься, где служит. И кем. Если знать – ещё можно было обратить внимание на короткую стрижку и на то, что в стройной фигуре присутствовала не достигаемая никаким шейпингом пластика. И сила, способная становиться зловещей.
– Ну? – сказала она Наташе. – Долго стоять будем? Нападай.
– А как?..
– Да как хочешь. Ударь, схвати…
Года два назад, на школьном уроке физкультуры, Наташе случилось треснуть кулаком одноклассника, позволившего себе в её адрес довольно пошлое замечание. Самым ярким воспоминанием, оставшимся от этого случая, было ощущение полной безобидности и бессилия удара, нанесённого вообще-то от всей души. Наташа покраснела и замахнулась. Как и следовало ожидать, при виде её движения крутая команда хором заржала. Наташи на рука сразу обмякла.
– Кто ж так бьёт, – улыбнулся подошедший Лоскутков.
– А как надо? – спросила Наташа, радуясь про себя секундной отсрочке.
– Смотрите.
Сашина рука рванулась вперёд безо всяких дальнейших предупреждений. Никаких подробностей Наташа, естественно, не различила – это ведь не боевик с Ван Даммом, где каждый удар долго и вкусно готовят, да потом ещё показывают, на радость зрителям, в замедленном темпе. Наташа успела только испугаться, и то не разумом, а телом: в кожу ударили изнутри горячие иголочки, как бывает, когда на улице видишь внезапно поскользнувшегося человека. Впрочем, испуг длился мгновение. Жуткий удар предназначался не ей.
Катин ответ иначе как презрительным назвать было трудно. Плавный шаг
– Ой! – пискнула Наташа и прижала руки ко рту.
И опять увидела, что боялась зря. Лоскутков уже стоял на ногах, невредимый и улыбающийся.
– Поняли, как надо? – жмурясь, как сытый тигр, промурлыкал Плещеев. – Попробуйте ещё раз.
Наташа зажмурилась и попробовала, заранее представляя, как задерётся её летнее платье, когда она вот сейчас полетит кувырком (то, что ей предстояло наверняка сломать себе шею, казалось менее страшным). Ей не предложили переодеться во что-то спортивное, наверное, так было надо… Промахнувшуюся руку встретила твёрдая, как дощечка. Катина ладонь и повлекла по кругу и вниз, и Наташа судорожно распахнула глаза, созерцая ринувшийся в физиономию пол, но тут Катя сделала что-то ещё, уже совсем непонятное, и Наташина рука оказалась завёрнута за голову и плечо. Положение было беспомощным, неустойчивым и неудобным, Наташа попыталась ухватиться за Катин рукав, но не смогла дотянуться. Впору кричать «мама», однако почему-то ей совсем не было больно, так что кричать она устыдилась. И правильно сделала: Катя весьма бережно и аккуратно опустила её на пол.
– Теперь мы знаем, Наташечка, что в трудную минуту на вас можно положиться, – проговорил Плещеев. Он был очень серьёзен. – Вы девушка ответственная и решительная, но ещё немножко стесняетесь отстаивать свои законные права, и это большой недостаток. Маленько освоитесь – и будем сообща его исправлять. Договорились?
– Договорились, – прошептала Наташа, У неё вдруг ослабли коленки, как бывало всегда после пережитого напряжения и испуга. Да уж. Не соскучишься в этой «Эгиде». Наташа вдруг осознала, что смертельно хочет зацепиться за своё пока ещё шаткое рабочее место, и дело не только в деньгах. Она двинулась прочь, чтобы тихо присесть в сторонке, но Плещеев снова повернулся к ней, протягивая снятые очки:
– Подержите, пожалуйста…
Второй раз она увидела шефа без очков. И опять поразилась, какой беззащитно-доверчивый сделался у него вид.
– Зря снял, – сказал Саша Лоскутков. – А то будет кто-нибудь дожидаться, пока ты их… Плещеев виновато развёл руками:
– Рефлекс… Привычки-то нету…
– Ну так привыкай побыстрей, – проворчал Саша:
Плещеев согласно покивал, но очки так и остались у Наташи. Она же с внезапным замиранием сердца стала следить, как шеф становится против командира группы захвата и тот начинает атаковать. Человеку, совсем ничего не понимающему в том или ином виде искусства, трудно уловить тонкости выступления мастера. Однако Наташе даже при всей её некомпетентности скоро стало понятно, что Лоскутков шефа щадил. Время от времени Сергей Петрович не успевал отреагировать на удары, и Саша просто «обозначал» их, заменяя несильными тычками в грудь или живот. Каждый раз эгидовский начальник страшно смущался и что-то виновато говорил Лоскуткову, на что командир крутой команды только кивал головой: хорош, мол, болтать, работай давай. Потом она заметила, что он ни разу не попытался ударить Плещеева в голову, а на пол «ронял» его точно так же, как Катя Дегтярёва – её саму, то есть как хрупкую елочную игрушку. Наташе вдруг стало интенсивно жаль Сергея Петровича. Волнение и страх, только что пережитые по его милости, благополучно отступили на второй план – она изо всех сил «болела» за шефа и не дыша следила за тем, как Лоскутков в очередной раз останавливает руку, грозно сложенную «копьём», в сантиметре от его горла. Потом Саша наконец его отпустил, и она с замиранием сердца отдала отдувающемуся и взмыленному Плещееву бережно отполированные очки.