Те же и Скунс

Семёнова Мария Васильевна

Алексей перешёл бетонную плиту, воздвигнутую над канавой в качестве мостика, и двинулся между надгробиями через траву и разросшиеся кусты.

Примерно посередине участка одна могила была с самого начала заброшена. За годы на ней вымахала ракита в два человеческих роста, давно поглотившая и разбитую раковину, и казённый столбик с голубыми вклейками кафеля. Краснокожие ветки перекрывали соседние проходы, как бы отгораживая уголок. Снегирёва точно канатом потянуло туда ещё прежде, чем он успел что-либо разглядеть. Он подошёл и прочитал на небольшой наклонной плите: КИРА АНДРЕЕВНА ЛОПУХИНА. И две даты.

Похорон

в своей жизни Снегирёв видел более чем достаточно. Видел, как в мёрзлую яму, на дне которой почему-то обязательно желтеет вода, опускается гроб, и хорошо, если кладбищенские деятели не перекосят его, не ударят о стенку, не плюхнут в эту воду с размаха. И как потом сбрасывают вниз комья земли, и то, что совсем недавно казалось готовым проснуться и встать живым человеком, окончательно уходит за грань этого мира, и остаётся только вернуться в дом, где ещё долго будет казаться, будто вот-вот откроется дверь и…

Снегирёв подошёл на странно негнущихся ногах и, в упор не заметив скамеечки, сел прямо на край цементного прямоугольника. КИРА АНДРЕЕВНА ЛОПУХИНА. Недавно подновлённые буквы так и сияли на мраморе.

И две даты внизу…

Было видно, что за могилой ухаживали. В головах росли три хорошие берёзки, а сбоку, прямо в проходе, – дубок с раздвоенным стволиком. В ногах – куст шиповника, по углам – ирисы.

Снегирёв довольно долго сидел не двигаясь и молча смотрел, как скользит по мрамору тень резных листьев дубка. Потом протянул руку и стал выдёргивать расплодившиеся хвощи.

– Я тебе ландышей принёс, – сказал он Кире, когда с хвощами было покончено. Кира не возражала против подарка, и он раскупорил свой мешочек, показывая ей упругие зелёные хвостики, нисколько не заскучавшие в путешествии. Они вместе выбрали пятачок, не занятый ни декоративным мхом, ни незабудками. Алексей пальцами выкопал ямку и посадил ландыши, осторожно вынув их из жестянки. Отвинтил с бутылки белую крышечку и полил кусочек Зеленогорска, который Кира когда-то хотела устроить на дачном участке.

Остатками воды сполоснул руки, сел на прежнее место и вдруг спохватился, что не принёс ни выпивки, ни закуски, как положено для поминовения. Спохватился – и отчётливо понял, что Кира на него, конечно, не сердится.

– Хорошо тут у тебя… – сипло выговорил он, гладя ладонью тёплый цемент. – Уютно, как в деревне… Зелено…

– И берёзки вон уже какие большие, – ответила Кира.

– Ага… – кивнул Снегирёв. – И дубок вымахал…

Он ещё хотел спросить, знает ли она, что дубы якобы растут вверх только первые сорок лет жизни, а потом – исключительно в ширину?.. Здравая часть рассудка вовремя окатила мозг холодной волной, заставив понять: либо он окончательно сходит с ума, либо ситуация странным образом поменялась и надо что-то предпринимать.

Ему понадобилось целых полсекунды для осознания – Кирин голос прозвучал вслух. Не с того света, а вполне наяву. И ещё почти полсекунды, чтобы определить, откуда конкретно он доносился. С бетонного мостика через канаву, по которому совсем недавно проходил он сам. К «его» могиле – Кириной могиле – направлялись три человека, и благодаря пушистым зарослям они пока не могли видеть его.

Ещё несколько шагов, и они вышли на более открытое место, но Снегирёва возле надгробия уже не было.

Он сидел на корточках в трёх метрах от них, неразличимый в густой зелёной тени. И смотрел на мужчину, женщину и девочку-подростка, пришедших в гости к его Кире.

Долговязый мужчина был эталонным образцом того, что в народе называют «интеллигент в шляпе и очках». Он был одет в потрёпанные дачно-гаражно-походные джинсы и тенниску и нёс за плечами древний, защитного цвета рюкзак. Однако стоило посмотреть на него всего один раз, и сам собой приходил на ум письменный стол, компьютер, шкаф с книгами. Женщина, наоборот, была маленькая и полная, с немного отёчным лицом хронического почечника. Что же касается девочки между ними… Снегирёв не сводил с неё глаз. Теперь он знал, как выглядела Кира, когда ей было двенадцать лет. Круглое лицо. Очки. Длинная коса, для удобства связанная колечком.

Вот только волосы в той косе были пепельно-русыми. И прямыми, точно солома…

– Ой, тёть Нин! – всё тем же Кириным голосом сказала девчушка. – Смотрите, а тут кто-то был! Все хвощи выдраны…

Она первая заметила следы снегирёвской деятельности.

– И ландыши посадили…

Стаська обошла могилу, нагнулась и совершенно Кириным движением поправила очки, разглядывая неизвестно откуда возникший кусочек Зеленогорска. Снегирёв сглотнул и подумал, что она сейчас догадается. Рассказывала ей Кира? Или не рассказывала?.. Что вообще можно рассказать о ТАКОМ семилетней дочурке?.. Ей же было всего семь лет, когда…

Он мучительно задумался, пытаясь точно вычислить, семь или восемь. Не получалось.

– Может, с работы кто заходил, – сказала Нина Жукова. – Любовь Ивановна, например. Будем с ней разговаривать, спросим… Валера, ты тушенку в рюкзак положил?..

Снегирёв уже скользил прочь, по-прежнему недосягаемый ни для чьих глаз, мимо трогательных надписей на могилах, всё дальше от единственного человечка на свете, который был ему по-настоящему дорог. И который, умненькая головка, теоретически мог догадаться. Ландыши были глупостью. Махровой с кисточками. Как и весь этот его пеший поход. И поселение у тёти Фиры, и дурацкая стычка возле парадного… Вот так, оказывается, оно в жизни и происходит. Вот так испаряется – причём начисто – всякий профессионализм, когда дело переходит на личности. Пока это касалось других, он не особенно верил. То есть не сказать даже не верил, – просто мало ли что иногда происходит с людьми, но какое отношение это имеет лично к нему? Профессионал, он и есть профессионал, а всякие там срывы на личной почве – суть очевидные следствия недостаточной подготовки… Идиот…

Выбравшись на дорожку, Снегирёв вскоре достиг дальнего от ворот края кладбищенской территории, пересек жидкую рощицу и спустился с Пулковской высоты кратчайшим путём. Всё его нынешнее пребывание в России было сплошной цепью ошибок. И сколько он их ни осознавай, новых избежать не удастся. И эти ошибки, очень даже возможно, будут стоить ему головы. Хорошо бы только не прежде, чем он доделает некоторые дела…

У самого шоссе он снял джинсы, оставшись в майке и спортивных трусах. Обмотал джинсы вокруг пояса – и побежал назад в город лёгким и мощным шагом опытного марафонца. Кроссовки, хранившие растительную пыльцу множества стран, равномерно выстукивали по залитому солнцем асфальту.