Те же и Скунс
Шрифт:
Наёмный убийца молча прислонился плечом к косяку и стал ждать, пока на него обратят внимание. Ждать пришлось недолго. Парень почувствовал его присутствие и обернулся, со стуком опустив на плиту блестящую нержавейковую кастрюльку. Алексей не торопясь смерил его насмешливым и не слишком доброжелательным взглядом, и Тарасу его взгляд не понравился. Не исключено, что он даже заподозрил некую связь между недавним происшествием и появлением квартирного новичка.
– Тебе какого, гроб твою мать? – поинтересовался он мрачно.
Киллер посмотрел на то, как он ставил ноги. Кунг-фу. Но
– Да так, ничего… – сказал он, пожимая плечами. – Жду, когда ты другой стороной повернёшься. Вы, голубизна, правда что ли оба уха прокалываете?..
Эффект был стремителен, как расстройство желудка. Тарас загнул в пять этажей и рванулся вперёд. Обладатель бесцветного ёжика и таких же бесцветных зенок был, наверное, в полтора раза легче него. И в полтора раза старше. В таком возрасте о Боге думать пора. О душе…
По замыслу нападавшей стороны, Алексею полагалось, как это бывает в боевиках, спиной вперёд вылететь в коридор и с треском врезаться в стену. Желательно также, чтобы при этом на голову что-то свалилось. Картина, к примеру. Или на худой конец детская ванночка, висевшая на огромном шатком гвозде.
Однако в Голливуде боевиков про коммунальную российскую кухню, увы, не снимают. Неплохой «казани-дзуки» провалился в пустоту. Дерьмовенький оппонент куда-то успел подеваться, куда именно, Тарас так и не понял. Руку словно всосал вакуум, на локоть легли жёсткие пальцы, и от плеча в спину ударила такая боль, что квартирный Шварценеггер ахнул и, спасаясь от дальнейших мучений, влип лицом в пол.
– Пусти, сука!.. – тихо взвыл он, безуспешно пытаясь сбросить живодёрский захват.
– Вставай, – доброжелательно хмыкнул новый жилец.
Он поднял Тараса на ноги, заставив ткнуться носом в коленки, и не торопясь проконвоировал по коридору.
– Ой! – выглянула из ванной Оля Борисова. Она уже поила Женечку молоком. – Алексей Алексеевич, пожалуйста, не бейте его…
Снегирёв искренне изумился:
– А я разве бью?..
У Тараса наверняка было на сей счёт своё особое мнение, но его не очень-то спрашивали. Алексей открыл свободной рукой дверь и выставил Кораблёва на холодную лестничную площадку, негромко напутствовав:
– И куда же ты, коза, бьёшь десятку и туза… Дверь захлопнулась, точно клюв птицы обломинго. Какое-то время Тарас не смел разогнуться, боясь шевельнуть правой рукой и отчётливо понимая, что планы трудоустройства рухнули капитально. Даже если в травмпункте решат ограничиться просто гипсом, фиг ли куда пойдёшь с рукой «самолётом»… а если ещё отправят на операцию…
Когда он решил быть мужчиной и выпрямился, осторожно извлекая пострадавшую руку из-за спины, выяснилось, что она была цела и даже функционировала.
Скоро дверь скрипнула снова: тёти-Фирин жилец возник на пороге, облачённый в капроновую непродувайку для бега.
– Заходи, – сказал он Тарасу, мрачно сидевшему на щербатом мраморном подоконнике. – Я там твою кастрюльку с плиты снял, чтобы не пригорело. А то начнут тётки орать…
Когда Снегирёв вернулся с пробежки, в ванной всё было по-прежнему.
Его любовь к свежему воздуху всё и сгубила. Танина комната располагалась как раз против ванной, и негромкое позвякивание стекла не миновало бдительного хозяйского слуха. Недавно проснувшаяся Дергункова фурией выскочила в коридор, пребывая во всём блеске утреннего неглиже. То есть помятая, всклокоченная и в халате, застёгнутом на одну пуговицу.
– А ну положь где лежало, твою мать!.. – налетела она на Алексея. И тут же, нагнувшись и продолжая невнятно материться, принялась сама переставлять бутылки обратно. При этом она так принципиально грохала ими о ванну, что сплошь выщербленная эмаль уже не вызывала удивления. – Впёрся к жидовке, у неё там и полощись! А у людей не хозяйничай!..
Снегирёв задумчиво посмотрел поверх её согнутой спины, туда, где сквозь приоткрытую дверь видна была внутренность комнаты. Возле стены на деревянной подставке красовалась огромная «химическая» бутыль с узким горлышком и притёртой гранёной пробкой. Бутыль была почти до самого верха заполнена чистой прозрачной жидкостью. Что может хранить в подобной ёмкости женщина, таскающая стеклотару не из дому, а домой?.. Алексей поднял увесистую бутылку из-под «Mood maker vodka», перехватил её за горлышко – и метнул.
Таня Дергункова, занятая восстановлением «конституционного порядка», его движения не увидела, а напрасно. Прямое попадание разнесло двадцатилитровую бутыль в мелкие дребезги, расплёскивая по полу их с сожителем совместный бюджет. Даже донышко лопнуло пополам, губя драгоценную влагу всю без остатка. Женщина изумлённо выпрямилась на звук бьющегося стекла – красная, распаренная от ругани и наклонов, – и картина открывшихся разрушений на миг обратила её в соляной столп.
– А-а-а-а… – без слов закричала она затем, бросаясь навстречу мощной волне запаха, уже распространявшегося из комнаты. Алексей закрыл дверь, отгораживаясь от повторных нашествий, заново освободил себе место под душем и включил горячую воду.
Он уже растирался полотенцем, когда Таня Дергункова опять заметалась с той стороны, сотрясая ветхий шпингалет и обещая «жидовкиному» постояльцу кары одна страшнее другой. Алексей слушал с большим интересом. Кажется, самым крутым, что ему грозило, были кулаки Таниного сожителя Лёни, который явится вечером и вот ужо вынет из него душу. Что характерно, среди напастей, призывавшихся на снегирёвскую голову, милиция не фигурировала.
Профессиональная смерть