Театр «Глобус»
Шрифт:
Этот зал всё видел, здесь каждая вещь знает правду, и только Крат, которому не терпится узнать правду, её не знает.
Он зашагал по сцене, стороной обходя пятно. Тронул дужку кровати – отдёрнул руку: нельзя трогать. Потёр тронутое место рукавом. У него чесались мозги, он был уверен, что разгадка рядом.
В глубине здания открылась дверь, и послышались голоса: там перемещались главреж и зампрок. Крат на цыпочках забежал за правую кулису: он всё равно останется здесь и не потому, что отныне ему некуда податься.
– Ох, напугала! – прошептал он Лидочке.
Она притаилась там же, за правой кулисой. Сделав зверское лицо заговорщика,
Лидочка открыла некую дверь в стене – у неё получилось легко, должно быть, оттого что недавно вышла оттуда. На памяти Крата эта неприметная дверь с поблекшей римской цифрой ІV всегда была закрытой, никому не нужной. Лидочка поманила его и повела по чугунной лесенке вниз. Ступени спускались круто. Он чуть не свалился на неё, но она лишь кокетливо хмыкнула. Спустились в подвал; здесь горел рыжий, какой-то старый свет. В обмотках и лохмотьях тянулись вдоль стены по левой стороне металлические трубы.
– Тепловой коммутатор, – сказала Лидочка и улыбнулась.
Улыбка в таком тоскливом пространстве показалась ему чудом.
– Я здесь никогда не бывал. Странное место, – заметил Крат, склонный вслух примечать очевидные вещи.
– А чего ты шёпотом говоришь? – Лидочка взяла его под руку. – Самое странное, когда в городе нет света, здесь он горит, правда, тускло.
– Мы с тобой как жених и невеста, – заметил Крат. – Только неизвестно, впереди загс или морг?
– Для мужчины это почти одно и то же, – Лидочка прижала его локоть к себе, там, где сердце и маленькая грудка.
Подвальный романтизм обстановки на время заслонил от Крата убийство, но он опомнился.
– Ты знаешь, кто стрелял?
– Не-а.
– А под кроватью никого не было? – спросил Крат.
Они медленно ступали по проходу. Где-то капало, напоминая об утекании времени, о протечке жизни.
– Не знаю. Почему-то я туда не смотрела, и край простыни довольно низко спускался, чуть не до пола. Теперь я не уверена, что там никого не было.
– И мне так чудится. Или за задником. Кто-то ведь стрелял. Конечно, будет баллистическая экспертиза, они установят, из какого пистолета и откуда стрелял убийца, – рассуждал Крат.
– Но разве можно выстрелить через заднюю кулису? Там нужно сделать отверстие! – возразила она.
– А я проверю. Скажи, как ты узнала, что я остался в театре?
– Следила за тобой.
– Зачем?
– Ты меня интересуешь.
– Почему?
– Ты единственный, кто не приставал ко мне.
– Единственный? А Дол, например?
– Приставал.
– Неужели?! А Дупа?
– Ну… нет, у него другие интересы, он специалист по умам. Хотя… – она задумалась, разгадывая какие-нибудь слова, взгляды, прикосновения, под которыми могли бы прятаться флирт и секс.
Крат перебрал всех, даже упомянул Вадика, у которого, по выражению Дупы, "изюминка слабоумия зарыта в голове", но и тот, оказывается, приставал к Лидочке. Крату прежде казалось, что она чиста, как новый снег. Если говорить вообще, то Крат с женщинами наивен. Ему всегда казалось, что чистота служит высоким подножием девушке. Если она чиста, мужчина к ней без настоящей любви не имеет права подойти, и не осмелится. Только любовь поднимает мужчину на высоту чистоты. При этом он видел, что циник-хам или самец-охотник ничуть не боится чистоты, потому что видит не свет, а добычу. Правда, девушки достаются таким охотникам куда чаще, чем страдающим влюблённым.
– Ну а ты? Как ты на это отвечала? – спросил он с неприязнью к вопросу.
– Я выбирала, – ответила технологически. – И некоторым доставалась. Ты думаешь, в жизни всё должно быть серьёзно, да? – она, извернувшись, заглянула ему в глаза. – Ты очень мечтательный.
Он хотел ей сказать, что мечтательность делает мир содержательным. И если та же Лидочка не достойна мечты, то и обладать ею неинтересно, ведь шлюх-то кругом завались, однако промолчал.
Лидочка не была в него влюблена и вряд ли была способна в кого-то влюбиться вследствие прохладной пустотности своей души, но Крат её заинтриговал своим безразличием. Победы над волокитами ничего для неё не значили, поскольку то была необходимая дань с их стороны – дань половому влечению вообще и её прелестям в частности, но вот нешуточный мужчина смотрит на неё без желания. Она взяла его образ в свою память и часто ощупывала внутренним вниманием, и даже привыкла к такому занятию. Крат оказался для неё запретным плодом. Она хотела почувствовать его, ощутить, разгадать, но самой приставать было несподручно. Надо, чтобы он её захотел, тогда она его отведает и успокоится. Или наоборот: они склеятся в пару.
Два года назад электрик Вова, был в театре такой, затащил её в подвальную каморку… потом, в день увольнения, оставил ей ключ. Здесь некоторые работники театра побывали, заведя в душе потайной ящичек, имеющий форму комнатки с клеёнчатым топчаном и раскинувшейся на нём Лидочкой.
Она открыла дверь, включила свет.
– Ого, двуспальная кровать! – заметил Крат.
– Или полутороспальная. Или односпальная. Смотря с кем тут находишься, – сострила она.
– А ты оборотистая девчушка, – скучным голосом отметил Крат, потеряв к симпатичной Лидочке интерес (прощай, ещё одно нарисованное очарование!)
Она принюхивалась и с удивлением озиралась по комнатке.
– Здесь кто-то был. Запах… одеколон мужской… или не одеколон.
Крат заглянул под кровать, принюхался, однако, нюх у девушек несравненно лучше.
– Лида, послушай, ты можешь оставить мне ключи? Мне некуда пойти, и главное: мне нужно здесь остаться, в театре.
– А я? – спросила она, уставившись на него с готовностью обидеться или разозлиться.
Есть простое различие между людьми хорошими и плохими: хороший человек, если им пренебрегли, обижается; плохой злится и норовит отомстить.
– Ты… не знаю, Лидочка. Видишь ли, я так и не долечил ту болезнь, о которой со сцены заявил Дол, – ловко соврал Крат.
Пунцовая от злости, она выбежала, пнув каблуком дверь. Он скривился в полуулыбке, вместившей жалость, брезгливость и досаду. Её шаги поглотила тишина. Ключ торчал в двери, ещё покачивая цепочкой с брелком в виде Красной Шапочки. Крат отправился вправо – исследовать подвал.
Глава 15. Кольцевой коридор
В закруглённом коридоре через каждые сорок-пятьдесят метров с потолка свисал провод с голой лампочкой. Глядя на тепловые трубы по левой стороне, Крат вспомнил одного бродягу с вечно забинтованной рукой – такими же были и трубы: кое-где среди повязок проглядывал ржавый металл, внутри которого текло что-то тёплое. Сейчас не используют подобных утеплителей и технических бинтов, так делали до рождения Крата.