Театр «Глобус»
Шрифт:
Вадик упрыгал по коридору и пропал за поворотом, как укатившийся мяч. Затем навстречу проплыла важная и суровая Генриетта Аркадиевна. В театре у неё неприступный вид – надменная скала. Она обдала Крата густыми, как патока, духами. (Женщины надеются пахнуть счастьем.) Она отлучается из кассы только в туалет.
Ноги вынесли Крата на сцену. Голенастая Гавриловна только что закончила пылесосить измученные гвоздями и декорациями доски. Ушла, панибратски катя за хобот пылесос, который верно постукивал за нею колёсиками. Всё стихло. Пока ещё сцена отгорожена от зала плотным занавесом и напоминает спальню, куда посторонним скоро будет разрешено
– Что?
– Могу поставить синий или зелёный фильтр, тогда лицо на подушке будет офигенно потустороннее. Ну-ка ляг!
Крат полежал на кровати, щурясь против луча. Сначала на глаза падал синий свет, потом зелёный. Вадик хихикал наверху, как подлый божок. Потом пришла Лидочка Жмурова. Он увидел её, и душа к ней примагнитилась, вытянулась в её сторону. Лидочка проверила разъезд занавеса, включила и выключила полное сценическое освещение. Крат поднялся с кровати и, скрывая растерянность, попытался вызнать у Лидочки, что ей известно о сценическом действии.
– Тебе должно быть известно больше, а я что… буду исполнять приказы режиссёра по ходу пьесы, – она села за пульт и потрясла наушниками; перед нею торчал из стола маленький микрофон на гибкой ножке, она подула в него, и в театре загудел ураган.
– Раз, раз… удивительно – работает! Послушай, Крат, можно я тебе скажу личную вещь? Мне сегодня сделали предложение.
– Вижу, ты прямо светишься. Кто сей претендент на счастье?
– Сын Рубенса, Анатоль. Он вчера из Парижа прилетел. Обтесался там, ну такой галантный!
– Галантность придумали развратники, чтобы лестью заполучать женщин, – негалантно заметил Крат, но она не обратила внимания.
– Анатоль говорит, что там не девушки, а менструозные монстры, так и ляпнул. Хочет забрать меня с собой.
Лидочка по-детски поднесла ногти к зубам и приподняла плечи. Милое, невинное создание!
– Лидочка, ты – фея, не покидай нас, мы без тебя вконец озвереем.
– Но ты же не делаешь мне предложение, – она пытливо посмотрела на него, сузив глаза.
– Я для тебя старый.
– А сколько тебе?
– Сорок.
– А мне двадцать. Вот они, – шепнула и снова села за пульт, гладкими пальчиками трогая кнопки.
Из-за боковой кулисы на сцену вышел продюсер и финансист, коммерческий директор театра, низенький Феникс Рубенс; следом вынырнул развязный и самовлюблённый Анатоль, сын Рубенса.
Рубенс молча пожал Крату руку. Анатоль повернулся на каблуке и обратился к Лидочке.
– Смотри-ка, не нам ли с тобой кроватку поставили? Только прожектор надо отключить, – захихикал он, а Лидочка даже не потупилась, напротив, заблестела беличьими глазами.
Крат впервые видел юного А. Рубенса. С его таинственным, прославленным отцом он встречался несколько раз, правда, без слов. Рубенс вообще не произнёс при нём ни единой фразы. Его молчаливость объяснялась, по мнению женщин, выдающимся интеллектом: общаться с обыкновенными людьми гению нет смысла. Даже в толпе Феникс Рубенс умудрялся стоять особняком, ни на кого не глядя, тогда как его поедали глазами. Трудно не смотреть на того, чьим именем называется театральный сбор – "фенички"! Выражение "срубить фенички" тоже порождено его именами Рубенс и Феникс. В изысканной одежде, в замшевой обуви с блестящими пряжками, в парчовом галстуке с алмазной булавкой, он являл собой помесь эльфа и лавочника. Для чистокровного эльфа у него были грубоваты черты и слишком толстые брови. Голову он всегда держал высоко, и кто-то видел на его голове, когда он гулял в парке, изумрудный берет, расшитый золотым шнуром. К изысканному наряду и впрямь не стоит примешивать речь, дабы не портить дорогих впечатлений.
Сын его сразу показался Крату записным повесой. Нахально-смазливая физиономия и липкий взор должны без труда открывать замочки женских сердец. И сразу можно было угадать в нём знатока дресс-кода: педанта брюк, тонкого колориста носков.
Лидочка миловидно светилась в своём тёмном уголке; Анатоль её заслонил, слишком близко подойдя к ней. Старший Рубенс неслышно канул в темноту за кулисой.
До открытия сцены остался час. Снедаемый профессиональным страхом, Крат решил найти Дола. В гримёрной оказалось пусто, только в больших мутных зеркалах виднелись чистые проруби, куда они давеча смотрелись. Он вновь переобулся в свои ботинки, потому что в левом реквизитном башмаке торчал гвоздь. Потом обошёл административный этаж, поясом охвативший всё здание. "Раз, раз, раз", – раздалось в динамиках: сра-сра…. Это был голос Дупы.
Крат побрёл куда глаза глядят и оказался в буфете. Чайку бы выпить для сугрева или стопку водки. Дадут ли в долг? Вроде бы её зовут Марфа. Она кивнула ему. В буфете уже суетились двое дядек, томимых буфетной жаждой. Когда они, как два бестолковых пингвина, освободили наконец подход к прилавку, Крат улыбнулся Марфе.
– Мне бы сто граммов, до завтра в долг.
– В долг? – она посмотрела ему в глаза и бегло оценила состояние лица. – У тебя премьера, да?
– Вот именно. Честно признаюсь, я по-трезвому не выступаю на премьерах: от волнения рот не могу открыть, а главное – примета плохая.
– Плохая? Тогда поверю, но только до завтра.
Он принял от неё половинчатый стакан. Дядьки бурно подзывают его.
– Садись, садись к нам, не стесняйся!
Они пожали друг другу руки и познакомились.
– Крат.
– Фёдор.
– Степан.
Выпили, и Фёдор спешно наклонил над стаканами графин и каждому налил по сто. Это были радостные заговорщики и оказалось к тому же ещё строительные прорабы.
– Надо больше пить, – сказал Степан. – Особенно, когда плохое самочувствие, вдруг в организме чего не хватает.
– А то, – подтвердил Фёдор.
Они принялись на своих примерах доказывать, что самые ответственные объекты ни в коем случае нельзя начинать на трезвую голову: непременно придётся что-то переделывать в нарушение сметы. Равно как и сдавать объекты всухомятку нельзя.
В буфете прибавлялось публики (здесь они не зрители и потому не опасны). Крат отлично беседовал с прорабами и думал параллельно, как бы ему незаметно убежать из театра. Он несколько раз порывался встать и решительно выйти парадным входом, чтобы потом никогда к этому зданию не приближаться. У него в кармане уже хранился телефонный номер одного из прорабов, который тепло звал Крата к себе на стройку: "Стропальщиком за неделю научишься: ты парень талантливый". Прозвенел первый звонок. Он поднялся, и тут в буфет ласточкой влетела Лидочка.