Театр Иллюзий
Шрифт:
Дерек осекся, поднял глаза на Крайнова. Тот, казалось, находился в полной прострации. Глаза за линзами очков смотрели мимо Дерека на дом.
– Как такое могло произойти… – чуть слышно выдавил Крайнов.
Его собеседник истолковал фразу по-своему и с готовностью принялся объяснять:
– В доме все было оборудовано как надо. Я много раз помогал Кауфману, поэтому хорошо знаю всю процедуру. Смотри – катафалк останавливался на подъездной дорожке у дома. Тело заносили через вон те боковые двери прямо к лифту. Затем его спускали в подвал, где находился морг. Там покойного бальзамировали и готовили к похоронам. Этим всегда занимался лично Кауфман. До церемонии тело хранилось в одной из холодильных камер там же, в подвале. В день похорон гроб с телом поднимали на лифте на первый этаж и переносили в большую комнату, так называемую смотровую. Там его водружали на специальную подставку и устанавливали в центре, чтобы все присутствующие могли проститься с усопшим.
– Подставка? – перебил Крайнов. – Деревянная, которая на ножках?
– Именно, – удивился Дерек. – А откуда ты знаешь?
– Она стоит у меня в гостиной, – убитым голосом произнес Крайнов.
– Серьезно? Они ее не выкинули? Вот мерзавцы… Да, пожалуй, тебе она ни к чему. Лучше избавься от нее. Если хочешь, могу помочь вытащить на улицу. Подставка тяжелая, знаешь ли… А твоя гостиная – это, стало быть, та самая смотровая комната, о ней я и рассказываю. Кстати, вот еще что вспомнил. Во время церемонии по желанию клиента Кауфман наигрывал на пианино траурные марши. Живая музыка – одна из фишек «старой школы» похоронного бизнеса, которой он очень гордился. Так раньше часто делали. Ну а потом гроб с телом везли на катафалке на кладбище. Вот, собственно, и все.
– Как использовалась другая комната на первом этаже? – Крайнов вдруг вспомнил о пустом помещении.
– Другая комната? Там находился выставочный зал с гробами и атрибутикой для клиентов. Вроде как небольшой магазинчик.
В разговоре наступила пауза.
– Так в этом доме никто никогда не жил? – бесцветным тоном уточнил Крайнов.
– Да жили, конечно. Сами Кауфманы и жили, на втором этаже. Хотя за последние лет тридцать остался только Эйб, последний из Кауфманов. Там же находился и кабинет, где он вел переговоры с клиентами. Не все же время в подвале с покойниками возиться…
Дерек еще что-то говорил, но Крайнов его не слушал. Он чувствовал себя шариком, из которого выпустили весь воздух. Силы покинули его. Хотелось опуститься прямо на нагретую солнцем тротуарную плитку.
Дерек, видимо, догадался, что уже давно разговаривает сам с собой. Он прервался, понимающе похлопал Крайнова по плечу, что-то бодро сказал ему напоследок и удалился в сторону своего дома.
Крайнов долго смотрел ему вслед. Несмотря на тучную комплекцию, походка у него была резкая и пружинистая. Чем-то она напоминала Крайнову походку его собственного деда.
Дед… Как давно он о нем не вспоминал.
Вспомнил только сейчас. И Крайнов понимал почему.
После того, что он услышал от Дерека, Крайнов просто не мог о нем не вспомнить.
8
Дед Крайнова, Александр Львович – именно в его честь и назвали внука, – никогда не был толстым, как Дерек. Напротив, он всегда отличался поджарой фигурой. Даже когда получал генеральское звание. Даже когда с почестями уходил на пенсию. Впрочем, Крайнов в силу возраста знал деда только как военного пенсионера, хотя мог без проблем представить, каким тот был во время службы. А все потому, что генеральский нрав и строгость дед не растерял даже на пенсии.
Детство Крайнова пришлось на смутные девяностые. Родители в то время работали круглыми сутками – отец в милиции, мать в больнице, – поэтому чаще всего маленького Сашу забирали из садика дедушка с бабушкой. С ними он проводил большую часть дня, а иногда даже оставался ночевать, когда оба родителя выходили в ночные смены. Старшее поколение Крайновых проживало в отдельной трехкомнатной квартире на седьмом этаже престижной «сталинки». Саше нравилась эта квартира. Пусть обстановка была строго консервативной и не баловала излишествами, он все равно приходил в восторг от красивой лепнины на стенах, массивной старой мебели и высоких потолков, что казались недостижимыми. Однако восторг разбавлялся немалой долей страха, стоило ему заслышать тяжелые шаги родного деда.
Крайнов-старший предпочитал держать внука, что называется, в ежовых рукавицах. Дед никогда его не бил, если не считать пары легких шлепков по пятой точке. Но Сашу каждый раз бросало в дрожь от его взгляда, от угрожающе сдвинутых к переносице густых бровей и хорошо поставленного командного голоса. В такие моменты он понимал: сейчас будет взбучка за какую-то провинность. А закончится она словами: «Мужчины так себя не ведут».
Александр Львович старался с младых лет привить единственному внуку чувство дисциплины и самостоятельность. Когда они вместе выходили гулять, Саше всегда приходилось спускать велосипед самому. Дед считал, что так внук воспитает в себе мужской характер. На улице он никогда не покупал Саше ни конфет, ни мороженого. Когда тот начинал канючить, дед строгим голосом говорил, что надо тренировать силу воли. Себя и бабушку он, к слову, тоже не баловал, считая роскошь недопустимой блажью. Даже крах Страны Советов не заставил его изменить своим убеждениям. Бабушка же, наоборот, при любой возможности (и обычно втайне от мужа) пыталась подкормить чем-то вкусненьким любимого внука.
Слабостей дед не позволял никому. При первых намеках на хныканье он смотрел Саше прямо в глаза и выдавал свое фирменное: «Мужчины не плачут. Ты мужчина или нет?». Под его строгим взглядом мгновенно высыхали невыступившие слезы, переставал дрожать подбородок, а рыдания проглатывались, оседая где-то в недрах бездонной души очередной невысказанной обидой.
К счастью, Саша вскоре вырос и пошел в школу. С работой у родителей стало попроще, и визиты к бабушке с дедушкой сократились до одного раза в неделю, а иногда и того реже. Саша скучал по бабушке, которую очень любил, но радовался тому, что теперь не надо постоянно держать жесткую дедовскую дисциплину.
Впрочем, даже редкие визиты, бывало, доставляли проблемы. Однажды в субботу бабушка ушла на базар за продуктами, и они с дедом остались вдвоем. Оба сидели в гостиной – Александр Львович читал газету, нацепив на нос очки, а Саша сидел на полу перед телевизором. Во время рекламы он отвел глаза в сторону и заметил на стене справа от себя гигантского (как ему тогда показалось) паука. Саша застыл на месте. К неудовольствию деда, ребенком он рос пугливым, а одно из первых мест в списке его фобий занимала боязнь всякого рода насекомых.
– Деда, там паук… – протянул он и тут же понял, какую ошибку совершил.
Дед посмотрел на него поверх очков.
– И в чем проблема? Прибей его тапкой.
Саша попятился от стены, не в силах оторвать взгляда от паука.
– А если он ядовитый? – пролепетал внук.
– Александр, ты мужчина или нет? – пророкотал дед, откладывая газету.
В конечном итоге он едва ли не силой заставил внука не только убить паука, но даже протереть влажной тряпкой оставшееся пятно. По щекам Саши текли слезы, тело потряхивало мелкой дрожью. Ему казалось, что он в любой момент может потерять сознание от страха, но этого не случилось. Правда, не случилось и того, чего добивался дед, – фобия никуда не делась. Напротив, пауков Саша стал бояться еще больше.