Театр тающих теней. Словами гения
Шрифт:
Маркус! Черный кот, которого не видно в этой темноте, приводит меня в чувство, лижет лицо и прикрытые веки.
Черный кот с белыми подушечками лапок.
Всего лишь кот? И ничего страшного? Всего лишь кот упал на мою голову? Сидел на трубе под потолком и решил меня проверить на стойкость, а со стойкостью незадача вышла и я упала?
И никаких неопознанных светлых пятен в темноте подвала — всего лишь белые лапки черного кота Маркуса? Белые лапки черного кота в черноте подвала?
И никакого удара по голове таинственного злоумышленника? Но кот все же не такой тяжелый и, как бы это точнее определить, пружинистый. Так сильно ударить по моей голове не мог…
Кот мяучит. Громко, почти истошно.
Что не так, приятель? Или ты так на помощь зовешь?
Испугался, парень, что я теперь третий труп? Но я все же пока в категории «не труп», на мой случай «другую полицию» вызывать надо.
Кот вопит! Успокаивать его, чтобы не орал, вдруг злоумышленник услышит? Или напротив, пусть громче орет, зовет на помощь?
Кот отбегает от меня. Предатель!
Надо встать. Но голова кружится хуже, чем на американских горках, когда сыновья уговорили меня с ними на аттракционы в Диснейленде пойти — чтоб я еще хоть раз… Это с дочкой еще легко все эти горки переносила, сама на самые крутые ее тянула, а с парнями уже никак, дальше отец с ними катался, у него с вестибуляркой все в порядке.
Встать не получается. Кошачий крик все ближе, и звуки чьих-то шагов ближе.
На всякий случай прикрываю глаза.
— Мама! Как ты здесь очутилась? Мы тебя обыскались.
Дочка вместе с Мануэлой пришли на крики кота Маркуса.
— Упала!
— Сама? — Дочка уже что-то подозревает.
— Разве что кот на голову свалился. Или не кот…
— Только этого не хватало! Одна! В темном подвале! И без телефона.
— Ваш телефон в моей комнате остался! Мы вам звонили-звонили, а он там. И не знали, где вас и искать, уже весь комплекс обошли! — лопочет на своем португальском английском Мануэла. — Осторожнее надо! Разве можно одной в бэйсмент спускаться, когда у нас такое творится!
— И доска какая-то рядом с тобой валяется, — находит дочка. — Может, доской тебя ударили?
Сколько, интересно, я в такой отключке пролежала — минуту, десять, час?
А коту Маркусу нужно вкусностей за мое спасение принести.
Пока поднимаемся наверх, Мануэла рассказывает, что старичка «Мистера Бина» Тиензу увезли в больницу. Голландку и госпитализировать не пришлось, отделалась ушибами, хоть ее муж и всячески настаивал, чтобы проверили, нет ли внутренних повреждений, но местная скорая забирать ее не стала, сказали, чтобы те сами в больницу ехали, но полицейские из «Барракуды» их не выпустили, ограничение на передвижения с них же не сняли.
— А сеньор Тиензу даже пришел в сознание, но бормотал что-то нечленораздельное.
— Еще бы! Такие пируэты в его-то возрасте!
— И опросить его полицейские не смогли. Врачи велели все следственные действия отложить до вечера, пока его в чувство не приведут.
— А профессор? Нашли Профессора Жозе?
— Так и не нашли, — разводит руками Мануэла, а дочка усмехается.
— Где уж им найти! Полицию и скорую впустили, и ворота нараспашку — закрыть они, видите ли, забыли! — говорит по-русски дочка, чтобы не обидеть консьержку. — Когда заметила, что около бассейна что-то творится, пошла вниз и, спускаясь по лестнице, заметила, что ворота открыты.
— И как долго ворота были открыты? — спрашиваю уже по-английски.
Мануэла пожимает плечами.
— Как долго скорая и полиция здесь пробыли?
— Минут пятнадцать уж точно!
— И все это время ворота были открыты?
За это время не то что беглый профессор, а все принудительно запертые в «Барракуде» постояльцы могли испариться.
— А записи смотрели?
— Не успели. Кот Маркус прибежал и начал орать, звать на помощь.
Спасибо, кот! Сама бы я не поднялась. Голова все еще кружится. Мануэла и дочка с двух сторон поддерживают.
Снова заходим в комнату консьержки, перематываем запись камеры около главного въезда. Видно, как серый «Форд» срывается с места, на большой скорости проскакивает распахнутые ворота и исчезает за поворотом. Кто за рулем, на записи не видно.
Кто уехал? Ограничения на передвижение введены для всех, кто находился в «Барракуде» в момент преступления. Первого преступления. А уж если и второго сегодняшнего, то и подавно.
Но кто-то выехал за ворота. Значит, сбежал. Нужно пересмотреть запись камеры центрального холла за то время, пока я была внизу.
Перематываем. Еще чуть! Да, отсюда!
Видно, как я выхожу из этой комнаты и иду к левой лестнице, ведущей в подвал. И буквально через минуту с правой лестницы из подвала появляется Профессор Жозе. Значит, правильно я догадалась, искать его нужно было в подвале. Но…
За минуту разницы между моим спуском вниз по левой лестнице и тем, как он вышел из правой, я все нижнее помещение обойти не могла и получить от профессора по голове не успела бы. Он вышел до того, как меня ударили. Значит, ударил меня не он. Или все же кот задел прислоненную к стене доску?
Проматываем запись дальше. Вот Профессор Жозе идет от правой лестницы к лифту своего блока, но, не дойдя, возвращается, подходит к панорамному окну и… быстро идет к выходу из здания.
— Заметил, что ворота открыты!
Профессор Жозе не готовился к побегу, в руках ничего нет, и вдруг увидел открытые ворота. А милые полицейские «Общей полиции», которую положено вызывать «не на труп», профукали, все дружно подались к «не трупу», а ворота оставили открытыми. И вот результат. Главный подозреваемый исчез. И где они теперь его искать будут?!
— Полицейские номера его машины знают? В розыск объявили? — вслух задаюсь я вопросами, но, похоже, в пустоту. Мануэла разводит руками, а дочка, убедившись, что я цела, уже исчезла из комнаты консьержки и вернулась к своим делам.
— Надо полиции номер и марку машины профессора сообщить! — настаиваю я. — Они же эту запись не видели.
Мануэла уходит, чтобы сообщить, но что-то мне подсказывает, что при оперативности здешней полиции в розыск машина профессора объявлена будет не скоро. Следовательно, не скоро найдут подозреваемого, установят его вину и нас всех выпустят из заточения.