Театральные подмостки
Шрифт:
Помнится, Дионисий Разумовский писал в своей книге, что души живут одновременно, или параллельно, ещё и жизни животных. Одни души -- по собственной воле, ради интереса и пытливого ума, другим -- любовь девать некуда, третьи -- для определённого душевного равновесия, а четвёртые -- должна же хоть какая-то жизнь души принести пользу...
Когда свара стала всеобщей, люди вдруг стали превращаться в животных -- волков, медведей, гиен, шакалов, свиней, змей, попугаев... И грызня разгорелась с новой силой. Волки и гиены рвали друг друга на куски, свиньи топтали змей, змеи
Страха я совсем не чувствовал, смотрел на это животноводство и думал: так вот, значит, откуда эти байки про оборотней. Похоже, в тустороннем мире всё возможно, а кое-что и в обычную жизнь просачивается в виде мифов, сказок и мракобесия.
За побоищем с интересом наблюдал и таинственный гриф. Он сидел на центральной люстре и, низко свесив голову на своей змеиной плешивой шее, важно ворочал крючковатым клювом. Я смотрел на него и думал, что где-то там в каком-то пыльном углу одиноко лежит несчастная голова Леры, скучает, переживает из-за сорвавшейся брачной ночи и сетует на испорченный макияж. И мне самому стало тоскливо и муторно.
Явление 13
Материнские подмостки
Мы сидели втроём в опустевшем театре среди разрухи и чудовищного кавардака за уцелевшим столиком -- я, Ольга Резунова и Николай Сергеевич и тихо разговаривали.
Голова Леры уже вылетела из моей головы, расстроенная свадьба так и не вышибла хоть какую-то слезу, а тяготили меня думы-кручины о Ксении, о детях и о таинственных спектаклях. Я не выдержал и рассказал всё как есть, излил душу, так сказать, не скрывая малейшей подробности и не приукрашивая.
Оказалось, Ольга и Николай Сергеевич прекрасно обо всём осведомлены... Тут же толково объяснили мне, что да как, разложили всю клюкву по кочкам. Выглядело забавно: Николай Сергеевич важно и неторопливо объяснял, а Ольга Резунова нетерпеливо ерзала и старалась вставить свои какие-то поправки и уточнения.
Как я и предполагал, всех действующих лиц в спектаклях сыграл я сам... а точнее, моя душа, или актёрская рубашка. Ну, как в том "Ревизоре", на который я вместе с Чичиковым и Собакевичем дивовался.
– - Ты, Ваня, в эту глубину не лезь, -- говорил Алаторцев.
– - Полной душой станешь -- сразу всё поймёшь. Всё это игра разума твоей души, её творческий бенефис. Оно ведь дело известное: актёрская рубашка характерные роли любит. Ей бы всё с человеческим сознанием играться, растягивать его по разным углам туды-сюды, да по тёмным закоулкам распихивать, да в мрачные тупики загонять -- обычная история. Смирись, раз уж в актёрской рубашке родился.
– - Я тоже так думаю: никакого умысла,-- добавила Ольга.
– - Рубашка не хотела над тобой поиздеваться или больней ударить. Это просто драматургия.
– - Хотя, конечно, какой-то тайный смысл имеется...
– - задумчиво сказал Николай Сергеевич.
– - Что-то есть...
– - А Ксению и детей сама Синичка сыграла, ты знаешь?
– - спросила Ольга и насмешливо добавила: -- А ты что думал: ты один в вашей семье актёр?.. Мужчина актёром может и не быть, а женщина актрисой быть обязана. Нам по природе положено.
Кто бы сомневался.
– - Я так и понял... А сегодня она зачем детей изобразила?
– - Ну как... согласись, детишки талантливо спели о маме... Так трогательно... У меня сердце чуть не оборвалось... Столько боли в глазах... Представь, как это страшно, когда знаешь, что тебе никогда не суждено родиться...
– - Оль, не морочь Ивану голову, -- устало буркнул Алаторцев.
– - Опять Ваньку валяешь...
– - А кто самая старшенькая девочка?
– - спросил я.
– - В спектаклях её не было.
– - Ну вот, что и требовалось доказать...
– - сказала Ольга и со значением посмотрела на Николая Сергеевича. Их лукавые физиономии затуманились, окривели и стали ещё хитрее.
– - Опять темните, -- сказал я и тут же задумчиво добавил: -- Знаете... я чувствую, эта девочка мне не чужая.
– - Ещё бы!..
– - усмехнулась Ольга.
– - Из всех детей только она и настоящая...
– - сказал Николай Сергеевич.
– - Её Ксения не играла, это... родная дочка...
– - Как это?
– - растерялся я.
– - Представляешь, Вань, у этой девочки уже и душа есть, -- добавила Ольга.
– - Удивительная девочка...
Я судорожно соображал, но ничего путного в голову не лезло. Ольга и Николай Сергеевич издевательски и демонстративно молчали.
– - Послушайте, -- не выдержал я, -- я в этом загробном мире пытаюсь хоть как-то быт наладить, в тиши и спокойствии жду духовную революцию, а вы меня постоянно с толку сбиваете. Не хотите говорить -- не надо.
Николай Сергеевич усмехнулся.
– - Ишь чего! Спокойствия захотел! Наделал делов, дочка сиротой все эти годы росла, Ксению матерью одиночкой сделал, а теперь ему вроде как и дела нет, чает духовного обновления... Ну, уповай, уповай...
– - Кого опять я сиротой оставил?
– - прошелестел я.
– - Вопче-то это и твоя дочка!..
– - сказала Оля.
– - Моя?
– - я перестал дышать. В голове у меня что-то сдвинулось, что-то тревожно зашуршало и просыпалось.
Ольга смотрела на меня с нескрываемой издёвкой.
– - А то чья же! Ваша с Ксенией...
– - Шутишь? Это... невозможно...
– - тихо сказал я, и сердце моё замерло, словно ему боязно спугнуть что-то важное и святое.
– - Невозможно -- это когда курицу обратно в яица запихивают...
Ольга и Николай Сергеевич с удовольствием смотрели на меня, такого пришибленного и растоптанного, и опять не торопились что-то объяснять. А я вообще не мог выдавить ни единого слова. Наконец, Николай Сергеевич потихоньку начал приоткрывать дверку, и полился свет на эту тайну.