Театральные подмостки
Шрифт:
С Гелей в будущем может случиться всё что угодно. Порой безупречная внешность не даёт развивать внутренний мир, да и вообще человек интересен, когда он прошёл через страдания и преодоления, через беды и лишения. А чванливую заносчивость, если откровенно, никто не любит и не уважает, она только саму себя уникальной считает. Хотя в жизни всякое бывает. В силу каких-то трагических обстоятельств Геля, скорее всего, опомнится, но может и обозлиться, и тогда её нрав свихнётся пуще прежнего. А если она не встретит опровержения своим жизненным взглядам, то они и вовсе окрепнут и расцветут махровым цветом.
Гелю по причине юного возраста, естественно, забраковали, причём Алевтина Аркадьевна не преминула поддеть:
– - Разумеется, я понимаю, эта девочка ждёт ребёнка уже долгих семнадцать лет... Вы зачем на неё вообще
После Гели появилась странная женщина, которую я увидел впервые. Назвалась Жанной. Оказалось, с этой Жанной уголовник Графин жил до Нели. Ну, вот представьте совершенно спившуюся женщину. Точно бомжиху, пьячужку распоследнюю из помойки выдернули, отмыли малость, чтобы очистки не сыпались, перешибли дух лосьонами -- ну и на театральные подмостки выпихнули. Не то чтобы толстая, но фигуры уже никакой -- что-то аморфное и несообразное. По ней даже не скажешь, была ли она когда-то красавицей или нет, до того всё удручающе. Лицо просто -- как бы сказал поэт, пороками подъедено, изгрызено, опрокинуто. Само собой, никакой косметики и волосы грязные и сальные. В глазах надменность вычурная, злые огоньки мелькают, вперемешку с одурью пьяной. Об одежде и говорить не стоит. Какой-то непонятный старый грязный свитер, мужские джинсы, стоптанные туфли на низком каблуке. Из её потрёпанной и грязной сумки робко выглядывала бутылка водки. Докуривая одну сигарету, алкашка зажигала новую. Курила без всякого кокетства, больше -- по-мужски. Говорила вульгарно, разбавляя матерную речь блатным жаргоном, как закоренелая преступница, для которой тюрьма -- дом родной. Казалась бы, бомжихи -- потухшие и поникшие, вялые и отрешённые, словом, падшие и раздавленные жизнью, эта же особа обладала какой-то дьявольской энергией.
– - Вы мне на мозги не капайте, -- вещала она грубым, пропитым голосом.
– - Как-нибудь сама со своей жизнью разберусь. Живём один раз, и надо всё попробовать. Все люди живут для себя, ха-ха, и правильно делают, и я не прикидываюсь мягкой и пушистой. Я своё всегда возьму. Если надо, с мясом вырву. Надо будет, и чужое прихвачу. И не надо мне на мораль давить, каждый за себя. Ищите дурочку в другом месте.
Она ещё много чего сказала, но у меня нет никакого желания это пересказывать. Её цинизм стучал у меня в висках, и я уже не прислушивался, теряя связь с происходящим. А потом вдруг всё переменилось -- и я сразу понял, что вижу происходящее глазами Ксении, а значит, оказался в каком-то кусочке её жизни. Я не мог видеть её лица, но сразу почувствовал, что это она.
Явление 18
Глаза преданн ой собаки
Разумом собаки держится мир .
Из Авесты
Вот этот фрагмент её жизни.
В то утро Ксения стояла на остановке, ждала автобуса, чтобы добраться на работу. Мороз давил где-то под тридцать. Рейсового долго не было, и Синичка тихо мёрзла, постукивая слегка сапожками о промёрзший асфальт. Я видел всё её глазами и чувствовал, как ей холодно -- я сам ощущал пронизывающий холод. И в это время к остановке подошла собака. До того худая и облезлая, просто скелет, обтянутый клочьями шерсти. Ксения замерла, и сердце её от жалости словно заплакало. Собака находилась уже в том состоянии, что просто умирала. И видимо, в последней надежде вышла к людям. Она, низко опустив голову и поджав хвост, стояла на согнутых дрожащих лапах и беспомощно заглядывала людям в глаза. Казалось, что силы её вот-вот оставят, и она рухнет на мёрзлую брусчатку.
Ксения подошла к ней, присела рядом на корточки, погладила варежкой по спине.
– - Бедненькая, бросили тебя? А может, ты такая же, как и я, одинокая? Пойдём ко мне домой, я тебя накормлю, отогреешься. Пойдём, хорошая моя, пойдём.
Собака смотрела прямо в глаза Ксении, и столько в них было боли и надежды, что это просто не передать. Они смотрели друг на друга, две одинокие души, и в какой-то момент я стал видеть глазами собаки, и дальше воспринимал уже всё через её жизнь.
Ксения встала и опять позвала за собой:
– - Пойдём, пойдём, бедненькая моя.
Собака, чуть помедлив, заковыляла вслед. По дороге она часто останавливалась, то ли от нерешительности, то ли ей действительно совсем было трудно идти.
Дома Ксения достала кусочки мяса из борща, покрошила колбасы в миску. Собака не могла стоять и легла возле миски. Придерживая её лапами, ела не спеша, словно всякий раз собираясь с силами, чтобы проглотить.
"Кушай, кушай, -- говорила Ксения со слезами на глазах и гладила собаку.
– - Я ведь такая же собака, как и ты, одинокая, несчастная и никому ненужная, преданная и однолюбка. Понимаешь, тому, кого люблю, я не нужна. А у тебя теперь есть, кого любить. Теперь мы будем с тобой жить вместе, и всё у нас будет хорошо.
Хоть ты и дворянка, а всё равно ты самая красивая. Буду тебя Найда звать. Ведь у тебя не было никакого имени? Вот, теперь будет. Или тебе какое лучше имя нравится, говори? Слушай, а давай я лучше буду тебя Иванка звать. Иванка же хорошее имя? Ведь правда? А главное, редкое для девчонок. А то Найд всяких разных, наверное, много... как... кошек нерезаных, а ты одна будешь такая, Иванка. Иванка... да, точно, самое твоё имя".
Собака съела последний кусок и уткнула морду в колени Ксении (и я, получается, тоже уткнул свою морду...). У Синички слёзы ещё сильней закапали. Глаза собаки увлажнились, и казалось, она тоже всхлипывала.
На полу рядом со своей кроватью Ксения постелила старое пальто, а сверху ещё укутала Иванку выцветшим пледом. Даже в тепле, собака ещё долго дрожала и изредка поскуливала. Ксения дождалась, когда Иванка немного успокоится, и сбегала за лекарствами и кормом.
Когда Ксения вернулась, Иванка встречала её в прихожей.
– - Ну вот, Иванка, ты зачем встала? Испугалась, глупенькая? Тебе же нельзя ходить, тебе сейчас спать и спать нужно, сил набраться.
Собака скулила и преданно смотрела в глаза своей хозяйке. Ксения опять закутала её на лежанке, а потом на столе раскладывала еду, говорила что-то шутейное и смеялась. А я собачьими глазами смотрел на её красивое и смешливое лицо, на её русые кудряшки и чуть вздёрнутый носик, на тонкую шею и озорную улыбку. Поражался, какие у неё удивительные и добрые глаза. Раньше я не любил голубой цвет глаз, особенно светло-голубые, как бы дымчатые. Они мне казались какими-то искусственными и холодными, с притягательной и завораживающей, но обманчивой красотой. Вот у Леры голубые глаза, а ещё у одной моей знакомой ну просто ядовитая дымчатая радужка -- хотя, может, из-за её скверного характера мне так показалось. А вот голубые глаза Ксении очень тёплые, есть в них нечто таинственное и не то чтобы ангельское, а всё равно что-то светлое и материнское, что ли. Ксения смотрела ласково и с нежностью, и в такие глаза, конечно же, невозможно не влюбиться.
Хоть я и был в собаке, если так можно выразиться, но сердце моё растревожилось и затрепетало, и я понял, что такое чувствовать родную душу. Меня охватил внезапный порыв счастья, как будто каждая жухлая клеточка моего организма распрямилась и отозвалась хрустальным звоном. А ещё мне подумалось, что точно так же, как через эти несчастные собачьи глаза, Бог и святые смотрят глазами слабых и беззащитных, и тогда в наилучшем свете познаётся настоящая суть человека, выясняется, чего он стоит. Склонен ли он к состраданию или любит только самого себя, может ли пойти на самопожертвование или способен только печься о своей выгоде.
Забегая вперёд, скажу, что впоследствии мне удалось узнать продолжение этой трогательной истории. Ксения позвонила подруге, чтобы та отпросила её на работе, а потом и вовсе взяла неделю за свой счёт. Всю неделю она боялась, что собака не выживет. Кормила Иванку по часам, растирала таблетки и витамины в порошок, смешивая их с кормом. Во сне Иванка часто вздрагивала и скулила, -- видимо, ей снились собачьи кошмары. Со временем собака выправилась, стала задорно бегать и прыгать во дворе, красуясь лоснящейся шерстью, и всякий раз старалась запрыгнуть на хозяйку лапами и преданно заглянуть в глаза.