Тебе больно?
Шрифт:
Глава 36
Сойер
Мое сердце сжалось в маленькие кулачки и бьется о грудную клетку, требуя, чтобы его выпустили.
Энцо стоит впереди меня, на его щеке видна ямочка, когда он смотрит на меня через плечо. Его ореховые глаза излучают веселье, и у меня возникает искушение ткнуть в них пальцем.
— Какого черта Дряхлая Сьюзи у нас на дороге? — пискнула я, мой тон граничит с истерикой. Прямо передо мной стоит мой большой
Он вскидывает бровь.
— Ты так и не сказала, почему выбрала это имя, — отмахивается он.
— Она чертова имбецилка и угрюмая, как черт. Почему она здесь?
— Потому что здесь ее место. Здесь твое место.
Я загибаю нижнюю губу между зубами, слезы наворачиваются на глаза.
— Как ты нашел ее? — спрашиваю я, слова звучат хрипло и неровно.
Он небрежно пожимает плечами.
— После того, как ты уснула в больнице, медсестра дала мне свой телефон, и я позвонил, чтобы убедиться, что она все еще припаркована у Валенс Бенд. Так и было, поэтому я попросил своего друга Троя забрать его и привезти сюда.
Я смеюсь, потому что если я этого не сделаю, то заплачу. Того факта, что он вспомнил, где я ее припарковала, достаточно, чтобы мои яичники взорвались.
— Ты не должен был этого делать, — задыхаюсь я.
— Разве я не сказал, что она будет ждать тебя? Никогда не сомневайся в том, что я делаю для тебя, Сойер. — Он не дает мне ответить, не то чтобы у меня был ответ для него.
Дрожа нижней губой, я говорю:
— Не слишком ли поздно добавить тебя в мой список людей, которые делают меня счастливой? Неважно, я все равно добавлю тебя в него.
На его щеке появляется ямочка, и он смотрит на меня так, как будто уже знал это. Кивнув в сторону своего дома, он бормочет:
— Пойдем, bella — красавица.
Я делаю один шаг, прежде чем мои суставы блокируются, мои ноги приклеиваются к земле и не могут двигаться. Когда он замечает мою неспособность функционировать, на его второй щеке появляется ямочка.
— Что смешного? — бормочу я, не отрывая взгляда от дома.
— Почему ты так нервничаешь, входя в наш дом? Разве это не я?
— Нет, — ворчу я. Пот начинает собираться у меня на подмышках, а мой мозг возвращается к тому, что он сказал «наш дом» и застрял там.
Очевидно, мне до сих пор очень стыдно за то, что я сделала в прошлый раз, когда он привез меня сюда. И что еще более тревожно в этой ситуации, так это то, что он хочет, чтобы я осталась.
Потому что по какой-то богом забытой причине Энцо решил, что меня стоит любить. Я думаю, он слишком сильно ударился головой, когда мы потерпели кораблекрушение, и потерял рассудок, но я слишком эгоистична, чтобы отпустить его.
В тот день мы оба потеряли частичку себя. Но со временем, застряв на маяке, мы медленно соединили наши оставшиеся части, пока вместе не обрели больше смысла, чем порознь.
Нет никаких сомнений в том, что Энцо стоит любить, и хотя это пугает меня, я больше не хочу убегать от этого.
Он
— Что? — я огрызаюсь, хотя мне не хватает тепла.
На его лице появляется ухмылка, и руки, бьющиеся в моей груди, замирают. Мое сердце и я парализованы этим простым действием, что, честно говоря, раздражает.
— Ты ведь знаешь, что я тебя прощаю? — спрашивает он.
Я фыркаю.
— Не думаю, что ты когда-нибудь произносил эти слова, но да.
Он делает шаг ко мне и рывком прижимает меня к себе, фактически останавливая кислород в моих легких вместе с сердцем.
— Я прощаю тебя, bella — красавица. А теперь мне нужно, чтобы ты простила себя. Ты можешь сделать это для меня, детка?
Я таю. Так легко.
Не в силах говорить, я киваю, расслабляя плечи, пока он отпускает меня.
— Хорошо, а теперь давай примем горячий душ с настоящим напором воды, а потом мы закажем еду на вынос, откуда ты захочешь.
Неожиданно, всхлип почти вырывается из моего горла. Это так просто — душ и еда на вынос — но такое ощущение, что он ведет меня в рай.
Руки Энцо погружаются в мои волосы, вспенивая шампунь в прядях и массируя кожу головы.
Я скучала по напору воды. Проведя весь день в полицейском участке, я думала, что никогда не смогу расслабиться. Но теперь мои кости разжижаются, и я на грани того, чтобы вместе с водой устремиться в канализацию.
— Если бы я умерла прямо здесь и сейчас, — начинаю я, и последнее слово переходит в стон. — Я бы действительно расстроилась. Ты должен гордиться собой. Ты заставил меня захотеть жить.
Я не хотела, чтобы это было так тяжело, но Энцо легко с этим справляется.
— Похоже, тогда мы в расчете, — говорит он, его глубокий голос гладкий, как шелк.
— Если ты согласна, я хотел бы показать тебе свою лабораторию завтра, — продолжает он, хватая меня за бицепс, чтобы оттащить обратно в брызги воды, стараясь не задеть мое запястье. Я наклоняю подбородок вверх, пока он смывает мыло.
— Я бы с удовольствием, — бормочу я, снова застонав от ощущения его рук в моих волосах.
— Не думаю, что ты когда-нибудь рассказывал мне, почему так любишь акул.
Он отпускает меня, берет мочалку и наливает на нее немного средства для мытья тела. Он методично моет каждый сантиметр моей кожи, пока говорит.
— Наверное, сначала это было потому, что я хотел быть похожим на одну из них. Это одни из самых свирепых существ в океане — по крайней мере, из тех, о которых мы знаем. А когда я рос, я всегда чувствовал себя беспомощным. Как будто кто-то другой сидел за рулем, а я не мог контролировать, куда мне плыть. Они олицетворяли силу и свободу. Это было все, к чему я стремился. По мере того, как я становился старше, это превратилось из увлечения в почти одержимость. Я не могу объяснить, в чем именно дело, но они всегда делали меня счастливым. Океан делает меня счастливым.