Тебе держать ответ
Шрифт:
Потому Илайна оставалась всего лишь безродной шлюхой лорда Эвентри, конунга, который первым за последние полторы сотни лет сумел объединить свободные кланы и повести их против общего врага. Илайна всё понимала и не упрекала его, но всё равно в ночь перед тем, как он оставил её на попечение Кордариола и пустился в путь, обнимала его и шептала: «Не уезжай, я прошу тебя, не бросай меня здесь…» Он гладил её круглый, гладкий живот и осушал её слёзы поцелуями, а наутро уехал. Несмотря на то, как хотелось ему остаться. Как хотелось дать волю любви, не меньше, чем ненависти.
Но это невозможно сделать, имея десять тысяч копий. Приходится думать о том, чем кормить обладателей этих копий, как заменять сломанные мечи новыми. И о том, что будет, когда он убьёт
— Ты затеял большую игру, мальчик, — сказал он как-то, пыхтя трубкой и кашляя после каждой затяжки. — У тебя большие противники. И они тем опаснее, что на игровую доску до сей поры выступил лишь один из них. А второй сидит в засаде и ждёт, пока один из вас разорвёт другого, и вот тогда-то он тебе покажет, что припасено у него в рукаве.
Анастас слушал, кусая губы. О Грегоре Фосигане, этом гнусном и малодушном предателе, он до поры запретил себе думать. Он бы с удовольствием забыл о нём вовсе — но знал, что Флейн прав. Анастас уже теперь слишком силён и станет ещё сильнее, когда покончит с Одвеллами. Он предпочёл бы, когда это случится, просто передать стяг предводителя тому, кто захочет его взять, но уже теперь видел, что это вряд ли окажется выполнимым. Хотя бы потому, что стяг этот имел бело-красные цвета. Рано или поздно Анастасу Эвентри придётся развернуться лицом на юг, и тогда бонды напомнят ему его собственные слова, брошенные в запале отчаяния и юношеского бесстрашия. Они скажут: «Ты обещал нам свободу — так дай нам её. Что за свобода, когда рябые псы из Сотелсхейма бродят вокруг наших границ, нюхая и метя нашу землю?» И он не сможет отказать. Не будет иметь права отказать. Ведь именно ради этого они за ним пошли.
— Поэтому, — продолжал Флейн, — думай не о завтрашнем дне, мальчик мой. Думай о послезавтрашнем. Старый Одвелл давно наложил в штаны и теперь ерепенится только по привычке. Все мы, лорды старой закалки, одинаковы — пусть бы тебя пришпилили копьём к стене, а дёргайся до конца, пока не испустишь дух. Таким был твой дед… Но когда старый пёс Одвелл испустит дух, старый пёс Фосиган вспомнит о тебе. Ты должен быть готов.
— Как готов? — спросил Анастас. — Что мне понадобится?
И лорд Флейн засмеялся дребезжащим старческим смехом, а потом щёлкнул его по лбу костлявым пальцем — так, что остался синяк.
— Деньги, болван. Деньги — вот что всегда нужно. Имея деньги, имеешь всё. И всех.
Он был прав. Анастас уже знал, что такое деньги: узнал после того, как деньги лорда Кордариола, Тартайла и Берджоя купили им лояльность Дардейла и Тибрина, стоявших за бело-лиловые цвета, а также нейтралитет Чейзеров, вставших было на сторону Одвелла. Конечно, оставались такие, как Блейдансы, сражавшиеся за честь, и как Индабираны, слишком глубоко погрязшие в преступлениях Одвеллов, чтобы отступиться от них теперь, но таких было меньшинство. Большую часть остальных можно было купить, как обычных наёмников, которых тоже немало шлялось сейчас по северу Бертана — волки всегда чуют, где пахнет кровью. Они присягали тем, кто предлагал больше; поэтому Анастас должен был предложить больше. Это было очень просто и лишь немногим более гнусно, чем голова лорда Крейтона, торчащая у того меж ляжек. «Если я делаю одно, — сказал себе Анастас, — то почему не сделать и другое?» Хотя его матушка вряд ли бы это одобрила. Она презирала богиню Аравин, заступницу купцов, торгашей и тех, кто покупал кровь за золото. Матушка поклонялась Гвидре, который предпочитал просить — и давать, если его попросят.
Анастас совмещал. Ныне он приехал в Эфрин торговать — своим словом и кровью своих людей. Его выворачивало от одной этой мысли. Если бы не Илайна и её рёбёнок, если бы не призрачная, с каждым днём тающая надежда найти Адриана… Анастас хотел, чтобы они жили в мире. Для этого он должен был построить для них мир, а любое строительство стоит
Он лежал в лохани, пока вода совсем не остыла, потом смыл с себя грязь, слезающую клочьями серой пены, вылез, отёрся и съел остывший ужин. За окнами смеркалось, море шумело так сильно, что шелест волн долетал даже сюда, через два квартала от берега. Колокола на главной площади пробили девять. До назначенной встречи оставалось три часа. Он неожиданно почувствовал ноющее томление в паху и невольно подумал о девушке, которая принесла ему ужин, но тут же отмахнулся от этой мысли. Интересно, дождётся ли Илайна его возвращения. Он хотел быть с ней рядом, когда она родит на свет его дитя.
Он оделся, оставив сапоги на полу, и прилёг на кровать. Анастас скакал шесть дней, почти не делая остановок, но усталости не чувствовал, однако знал, что это обманчивое ощущение, вызванное внутренним напряжением. Нет, он не боялся — во всяком случае, не того, чего ему посоветовал бы остерегаться Линлойс, будь он жив. Было, конечно, безумием ехать совсем одному во фьев одвеллского септы, на встречу, которую сам же этот септа и назначил. С большой вероятностью это могло оказаться ловушкой — однако Анастас так не думал. Уж слишком сильно, по слухам из надёжных источников лорда Флейна, был обижен лорд Бьярд на своего хозяина, не пожелавшего в столь смутное время финансировать его судостроительную авантюру. Лорда Одвелла можно было понять: теряя каждый день по деревне и каждую неделю — по замку, он имел нужды более насущные, чем отдалённая и неясная перспектива торговли с андразийскими варварами. Ничего странного — клан Одвелл доживал свои последние дни. Анастасу же приходилось думать о тех днях, что настанут после. Поэтому он, по совету лорда Флейна, дал Бьярду денег на его корабль, хотя и был вынужден из-за этого сократить свою армию на пятьсот копий. Любопытно даже взглянуть, что он там на них построил.
«Когда всё кончится, — думал Анастас, лёжа на скрипучей кровати в паршивой эфринской гостинице, — Бьярд, наверное, уже вернётся из своей Андразии. Если он удачно сплавает, я дам ему денег ещё на один корабль, для нас. Выкуплю у Фьорелла его остров, в обмен на Гвизли, которое он так сильно хочет… И отвезу туда их всех. Адриана, Бертрана, Илайну с нашим сыном, матушку, девочек… И там они всегда, всегда будут в безопасности. И я больше не брошу их. Не оставлю. Не сбегу… Матушка разгневается, конечно, захочет обратно в Эвентри, но я его снесу. После всего, что там было, после крови отца и Ричарда, которая там пролилась, после того, как Одвелл держал там Адриана, я просто снесу этот проклятый замок к Мологу, сровняю его с землёй. Клан — это не стены, это люди».
В мыслях всё звучало стройно и правильно, но Анастас не был уверен, что сумел бы столь же внятно объяснить кому-нибудь своё решение. Не то что своей леди-матери, а хотя бы Илайне… Впрочем, Адриан, возможно, понял бы его. Адриан всегда его понимал.
«Я тебя найду, малыш, ты только живи», — подумал Анастас Эвентри и моргнул. Глаза у него снова резануло, он поднял руку, чтобы протереть их, и она отдалась ноющей болью. Дала о себе знать старая рана — разнылась на сыром морском воздухе. Анастас пошевелили головой, удивлённо осматриваясь. Он сам не заметил, как задремал. Свеча на столе догорела и погасла. Неужели проспал?.. Он вскочил — и тут же услышал, как на ратуше бьют колокола.
Нет, не проспал. В самый раз.
Он снял со спинки стула плащ, накинул на плечи, натянул капюшон на глаза. Лестница с жилого этажа вела в коридор, смежный с гостевым залом; ведущая туда дверь была прикрыта, чтобы хмельное веселье одних гостей не тревожило покоя других.
Никто не видел, как он вышел из гостиницы.
На пристани было пусто — и было бы тихо, если бы не гудели волны, разбиваясь о доски мола. Ночь стояла безлунная, редкие звёзды едва освещали пришвартованные к берегу рыбацкие лодки. Анастас прошёл в дальний конец пристани, ступил на мол, доски жалобно заскрипели у него под ногой. Ветер рвал полы его плаща.