Технотьма Пароль: "Вечность"
Шрифт:
В правой руке существо сжимало конец длинной берцовой кости. Человеческой.
Скрипнул гравий, над ухом раздалось дыхание. Помедлив, я протянул в сторону руку. Спустя несколько секунд ощутил на ладони холод металла и сжал пальцы. Сунув две монеты в карман, встал.
— Это мутант, не мутафаг, — тихо сказала Юна Гало. — Его убили кетчеры, такими штуками они любят пользоваться.
— Кто такие… — начал я и замолчал.
— Что? — спросила она после паузы. Я не отвечал, и девушка добавила: — Идём, монахи уже, наверное, сюда едут.
Мы
— Ты бывал в этих местах? — спросила Юна Гало, и я покачал головой. — Откуда ты?
Помедлив, я сказал первое, что пришло в голову:
— С побережья.
— Откуда? — Она явно не поняла. — С какого ещё… А, с берега Донной пустыни? С горы Крым или с Моста? Вроде больше там нигде не живут.
Быстро шагая, я сделал неопределённый жест. Пусть думает что хочет. Хотя странно звучит — «гора Крым». Что это значит, как полуостров мог стать горой?
Наверно, это всё же виртуал. Какая-то большая локация, и программисты с дизайнерами, или кто там ещё создаёт такие вещи, использовали для неё привычные названия. Может, доктор Губерт исследует влияние полного погружения в искусственную реальность на человеческую психику. Здесь есть Москва, есть Крым… А ещё какие-то мутафаги и кетчеры. И мутанты. И странная плесень, которая заставляет мертвецов ходить. Кажется, именно её Юна Гало и назвала некрозом? Для чего её ввели в виртуальную локацию? И что означало всё то, что случилось, когда я встал с лежака? Может, программный сбой? Или это был способ сбить меня с толку, создать впечатление, будто что-то пошло не так, чтобы подопытный решил: он вырвался из-под контроля экспериментаторов и вокруг настоящая реальность?
Но если так, то что представляет собой некроз? Мутант — ладно, но некроз выглядел слишком уж фантастично, именно из-за него у меня впервые возникло впечатление нереальности происходящего. Для чего его ввели в локацию?
Мгновение казалось, что я понял, догадка будто скользнула по самому краю сознания… И пропала. Я даже плюнул в досаде.
Солнце клонилось к горизонту, стало прохладнее. Снова захотелось есть. Не останавливаясь, я достал кусок мяса с хлебом и посмотрел на шагающую рядом Юну.
— Будешь?
Не глядя на меня, она покачала головой. Я стал жевать, запивая водой из фляги. Шум моторов пока не доносился — монахи ещё не подъехали к мосту.
Холмы скрыли русло пересохшей реки, мы шли дальше. Дорога впереди раздваивалась: один рукав, более широкий и хорошо утоптанный, вёл влево, к большому полю, другой — едва заметная извилистая тропа — вправо, туда, где виднелась роща.
— За полем слева Кевок. — Юна остановилась. — Он далеко. А справа Серая Гарь, она ближе. Кевок просто городок посреди Пустоши, а Гарь находится на старой свалке. Надо решить, куда дальше.
— Зачем идти в одно из этих мест, если монахи и там, и там могут найти нас? И потом, они ведь могут разделиться… Значит, опасно и в Кевоке, и в этой Гари. Надо
Она посмотрела на меня как на идиота:
— Что ты говоришь? Мы же на северо-востоке Пустоши! Это днём здесь только панцирники ходят да мутанты вроде того, который на мосту. А ночью и ползуны из холмовейников вылезают, и гиены горбатые появляются, и ежи… Да тут в каждой норе мутафаг сидит! Ночью, без сендера, только вдвоем… Нет, надо туда, где люди.
Я чуть было не спросил, что такое «сендер», но вовремя прикусил язык.
— Ну хорошо, так куда нам лучше повернуть?
Юна задумалась.
— Ну, Кевок больше, более обжитой, там даже радиостанция есть… — Она вскинула голову. — Точно! У них же передатчик, причём мощный. Монахи смогут связаться со своими. Поговорят с каким-нибудь форпостом, и им пришлют подмогу. А в Серой Гари передатчика нет.
— Значит, от Кевока надо держаться подальше, — решил я, но затем покачал головой. — Хотя нет, если он больше, то нам в нём будет легче спрятаться.
Она возразила:
— С чего ты взял? Что там, что там… Нас увидят при въезде в город, и если монахи следом войдут, то быстро узнают, где мы. В таких местах незнакомцы всегда на виду.
— Значит, идём в Серую Гарь. — Я зашагал по узкой тропке, ведущей вправо. — Расскажешь о ней по дороге.
Холмы остались позади, мы приближались к роще, на краю которой дорога обрывалась. Возле тропки высился холм, покрытый кривыми наростами, словно большими бородавками. Он состоял из глины и камней, а ещё из кусков шифера, железного лома, досок и колотых кирпичей. Проходя мимо, я искоса, чтобы не показывать любопытства, разглядывал его. Девчонка произнесла одно слово: «холмовейник»… Это он и есть, что ли? Если так, то внутри живут те самые ползуны, которые, по её словам, выбираются только по ночам.
Роща с виду казалась неопасной, но что, если в ней прячется стая гибридов вроде тех, с холма? Решив, что туда лучше не соваться, я зашагал в обход, и Юна Гало поспешила следом.
— Ты была в этих местах раньше? — спросил я.
Она покачала головой:
— Никогда. Просто, когда мы уже собрались ехать в Москву, я заставила Михая всё рассказать о посёлках, мимо которых будем проезжать. Он был следопытом, здесь много сезонов бродил. Он мне про Гарь и про Кевок рассказал.
— А кто там управляет?
— В Гари? Да никто. Просто люди живут…
— Но почему они именно там поселились?
— Как это почему? Иногда ты задаёшь такие странные вопросы, наёмник… Потому что в том месте водяная скважина. Воду нашли несколько сезонов назад, и вокруг сразу возник посёлок. В Гари живут всякие бродяги, разорившиеся фермеры, старатели. Там у них огороды вокруг, а воду они продают проезжим.
Я остановился, завидев пересекающую наш путь цепочку следов. Непонятно, что за зверь их оставил, но он явно большой и тяжёлый. Может, это тварь той же породы, что и та, погнавшаяся за стаей гибридов прошлой ночью, когда я сидел на крыше казармы?