Технотьма Пароль: "Вечность"
Шрифт:
— Странно, — сказала Юна. — Следы вроде как у маниса. Откуда здесь манис, они же на юге только живут? Если он в той роще прячется, может напасть на нас. Идём быстрее.
Я молча зашагал дальше. Манис… Наверное, мне ещё долго предстоит слышать незнакомые слова, которыми местные называют всяких необычных тварей.
Солнце успело сползти к горизонту, когда мы обошли рощу. За ней открылась низина, полная всякого хлама. В небо торчал подъёмный кран со сломанной стрелой, вокруг лежали цистерны, контейнеры, горы металлолома, битых кирпичей и треснувших строительных плит. В окошке кабины крановщика мелькнул силуэт, и я спросил:
— А они не начнут по нам с ходу палить?
— Нет. Вдруг мы хотим купить у них воду.
— Тогда могут попробовать ограбить, как только войдем.
— Ты что, боишься? — Юна покосилась на меня. — Ты же наёмник.
— Дело не в том, боюсь или нет. Надо знать, чего ждать от них.
— Да того же, чего ждать от неудачников из любого другого посёлка на Пустоши! Ты бывал в них тыщу раз! Это всё трусливые хорьки, они укусят тебя, если ты слабый, и разбегутся с визгом, если показать им силу… У тебя вид что надо, наёмник. Оружием обвешан, нож на ремне, морда зверская, комбинезон какой-то непонятный. Вот и шагай смело — никто тебя не тронет.
Слова её не очень-то убедили меня, но я решил пока что не доставать оружия, чтобы не пугать лишний раз «хорьков». Они могут и разбежаться с визгом, как утверждала Юна Гало, а могут наброситься из-за угла… то есть выстрелить по нам откуда-нибудь с вершины мусорного холма.
Мы вошли на свалку. Подъёмный кран высился над всей округой, теперь я хорошо видел человека, высунувшегося из окна кабинки с ружьём в руках. Он следил за нами, но оружие не поднимал. Одет во что-то бледно-рыжее, на голове жёлтая косынка, стянутая узлом сзади. Когда мы почти миновали кран, дозорный громко свистнул. Спустя несколько секунд донёсся ответный свист.
Жара спала, но за день солнце успело разогреть свалку, и над холмами курились испарения. Пахло горелой резиной, гнилью и мазутом.
Впереди показались стоящие вплотную большие картонные коробки с криво прорезанными окошками. Сверху лежала чёрная от дёгтя и машинного масла ветошь — что-то вроде соломы на крыше сельского дома. У последней коробки боковины не было, рядом на листе жести сидел, сложив ноги по-турецки, полуголый оборванец. Над всклокоченными волосами его вилась жужжащая стайка мух.
— Просто идём дальше, — сказала Юна Гало. — Не обращай внимания на эти отбросы.
— Вижу, сердце твоё полно жалости и сострадания к ближним, — заметил я.
Оборванец смотрел на нас мутными глазами. Когда мы поравнялись с ним, он привстал, простёр в нашу сторону руку, будто хотел предупредить о чём-то, но так ничего и не сказал — плюхнулся обратно на жесть. Я приостановился, но Юна решительно шла дальше. Человек, встав на четвереньки, полез в свой картонный дом.
За штабелем растрескавшихся бетонных плит горел костёр, по сторонам его стояли рогатины, на них висела толстая ржавая пружина, прогнувшаяся под весом котла. В нём что-то булькало — съедобное, судя по запаху, хотя я бы не рискнул снять пробу. Рядом на перевёрнутых вёдрах, на камнях или просто на корточках сидели люди, мало отличавшиеся от первого обитателя Гари, который попался нам на глаза. Женщина с чёрным от копоти лицом, забравшись на горку битых кирпичей, огромным половником зачерпнула из котла варево и стала нюхать, шумно втягивая ноздрями воздух.
При нашем появлении все повернули головы, а женщина едва не свалилась с кирпичей и выпустила половник, который с хлюпаньем упал в котёл. Выругавшись, она спрыгнула на землю и уставилась на нас, уперев руки в бока. На ней был короткий халат и ватные штаны, из-за пояса торчала обмотанная тряпьём рукоять.
— Эй, вы! — хрипло крикнула женщина, вытащила мясницкий тесак и потрясла им.
— Идём, идём, — поторопила меня Юна. — Не останавливайся и не обращай на них внимания.
— Стойте! — прозвучало сзади, но девушка не обернулась.
Люди пялились нам вслед, пока мы не миновали остов экскаватора, в ковше которого спал человек, и машина не скрыла нас от компании вокруг костра. Дальше был ряд автомобилей без колёс, стоящих на столбиках из кирпичей. Между холмами за ними раскинулись огороды. На кривых грядках зеленели кустики и хилые, нездорового вида побеги, подвязанные тряпками и проволокой к торчащим из земли палкам.
За следующим холмом открылась обширная земляная площадка, на краю которой стояла единственная в этом месте постройка, отдалённо напоминающая нормальный дом. Первый этаж — каркас из сваренных труб и решёток вместо стен, а второй дощатый, с квадратами неровно выпиленных окон и балконом. Там на высоком табурете сидел человек в широкополой шляпе, с винтовкой в руках.
Наверное, это место служило в Серой Гари центральной площадью. У дома между машинами с открытыми кузовами прохаживались люди, все в рыжей коже и с банданами на головах. Ближе к нам стояла водяная колонка, окружённая чугунной оградой с калиткой, висящей на одной петле.
Оглядевшись, Юна решительно пошла через площадь, и я сказал:
— Стой.
— Может, договоримся, чтоб нас подвезли…
— Подожди!
Она быстро шла вперёд, не оглядываясь.
Сделав несколько шагов, я остановился. Повторил:
— Юна, стой.
Она упорно шагала к гостинице. Человек на балконе выпрямился во весь рост — даже отсюда было видно, что он здоровый, как медведь, — и потряс винтовкой. Она тоже была здоровенной да к тому же с оптическим прицелом, непривычно длинным и широким.
Люди у машин пошли навстречу Юне, ещё несколько показались по сторонам площади.
Я достал револьвер, и здоровяк на балконе, вскинув винтовку, выстрелил. Пуля ударила в землю у моих ног.
— Медленно-медленно положи его! — крикнул он.
— Я из Меха-Корпа! — звонко прокричала Юна, быстро шагая через площадь. — Хочу нанять вас!
Вот стерва! Пришлось мне положить револьвер. Когда выпрямился, откуда-то сбоку выпрыгнул босой парень в закатанных до колен штанах из мягкой кожи и расстёгнутой рубахе. Волосы на его голове были собраны панковским гребнем, да ещё и выкрашены в тёмно-красный, почти чёрный цвет. Из гребня, будто иглы, торчали заточенные куски арматуры и обломки лезвий. На поясе висели цепи с грузилами на концах, в руке была загнутая крюком арматура с заточенным концом. Я сорвал ремень ружья с плеча, а он ударил меня своей железякой, целя в голову — хорошо, что не острым концом. Палец сам собой вдавил спусковой крючок, и пуля улетела куда-то в сторону. Панк замахнулся вновь, и тогда я врезал ему прикладом по впалому животу.